Журавлик по небу летит

Я поднялась и прошла к мужу. С его пиджаком в руках. Он сидел у стола, вложив убитое лицо в свои ладони. Широкие сильные плечи срублены тупым ножом. У меня сдавило горло, я никогда его таким не видела. Я прижала пиджак к себе, не умея помочь. Я и не могла помочь, меня топили слезы. Я в нем узнала себя. Один удар, и мы превратились в двух близнецов. Кто-то раньше, кто-то позже. Но разве от этого легче?

Его рука упала, и пиджак упал вместе с ней. Я бросилась к нему и прижала к себе. Он обхватил меня руками. Его голова в моей груди. Смешно, по-детски, а плакать хочется. Сил нет!

– Ты так сильно ее любишь?

– Да. – Мой глупый, бесхитростный, безжалостный муж снова перерезал меня тупым ножом.

– А она тебя? – проглотив комок, тихо спросила я.

– Нет.

Я прижала его голову к себе. Вдавила в себя. Господи! Какое счастье! Я знала, я ждала, я привыкла к тому, что не любит она. Но не привыкла к тому, что он сам это понял. Наконец! Спасибо, господи! Мне так повезло! Девушка с безжалостной улыбкой так и не зачеркнула свою любовь. Остановилась давным-давно, забыв, что нужно жить, а не равнять будущее с прошлым. Бедный, мой бедный, любимый дурак!

– Что ты плачешь, Милка?

– Я не плачу, – сквозь слезы улыбнулась я.

Он обнял меня крепко-крепко и зарылся лицом в меня. Я провела рукой по волосам моего глупого, несчастного дурака, а потом разлохматила. И тихонько рассмеялась. Все будет хорошо! У нас все получится! Все!

Он услышал мой смех и поднял голову.

– Все будет хорошо. Я чувствую. Знаю. Веришь? – шепнула я глазами и улыбнулась.

И он ответил моим глазам вслух:

– Мила, я перееду к матери. Мне тяжело здесь. Рядом с… Ты справишься?

– Да, – ответили мои губы, а я умерла.

Сергей взял немного вещей. Я помогла ему их собрать. Он оглянулся, когда уходил. И я поняла, что никогда его здесь не увижу. Я знала моего мужа лучше себя.

– Все будет хорошо. У тебя все получится, – сказали мои губы, разделив меня с ним.

– Да, – ответил он, глядя вниз, лицо его было сумрачным. – Ты простишь меня?

– Да, – успокоили его мои губы, а я давно умерла.

Он развернулся и пошел по нашему длинному-длинному коридору к входной двери, я смотрела ему вслед, пока наша дверь в последний раз не разделила меня с ним. Мне нечего было делать дома одной, и я отправилась в новую жизнь. В новой жизни не было ни работы, ни мужа, ни настоящей семьи. В голове было пусто, на душе пусто и на сердце тоже пусто.

«Йогой, что ли, заняться?» – подумала я.

Таксист по моей просьбе довез меня до нашего старого дома, где началась моя семья. Я не вошла во двор, увидела цветущий сад черемухи, под ней густой ковер из ландышей – и развернулась прочь. Цветы связали рыхлой кистью, и они поникли, опрокинув бескровные личики вниз, словно их точила грусть. Не стоило сюда возвращаться. В моем дворе весна безжалостно повесила цветы, перетянув у кукольного горла цветоножкой. Весна убила наповал мою семью, прикончила, скрутила шеи, как и всей толпе повешенных вниз головой цветов. Вот так и кончилась семья. И я тоже.

Я бродила и бродила по улицам в бесконечных поисках единственного ответа. Мне важно было знать, станет ли все хорошо? Я заглядывала в лица прохожих и уличных продавцов, в окна домов и витрины магазинов, за стекла машин и чугунные ограды скверов, за квадраты площадей и плеши блошиных рынков. Сила у меня есть – я могла выдержать, выдюжить, вытерпеть. Мне нужна была только надежда или хотя бы ее обманка. Любая точка отсчета, чтобы начать все заново. А город предлагал мне сразу счастье на вырост с лотерейных щитов вывесок и билбордов.

Улицы были полны тополиного пуха, он закручивался в снежные вихри, его сугробы покрывали траву, деревья, цветы. В мае в южном городе царила зима. Один раз я поймала свое отражение в витрине и почему-то вспомнила, как мне целовали туфлю. Целовал мой первый парень, которого я забыла. Наверное, он вправду меня очень любил, раз целовал мою туфлю. Если бы я вышла за него замуж, я бы могла стать счастливой. Хотя это не главное. Главное – прожить всю жизнь и умереть, так и не узнав безжалостно бесхитростных людей.

Я вернулась к себе домой, когда уже стемнело. У порога моей квартиры лежал букет сирени. Розовой и белой. Как я любила. Сергей всегда дарил мне ее весной. Я взяла букет и прижала к своему лицу, мое сердце колотилось как бешеное.

– Это Лиза вам принесла. Девочка соседская, – сказала соседка с нижнего этажа. Что она здесь делала?

– Спасибо, – прошептала я.

Я почувствовала, как мою щеку что-то обожгло. Это была моя слеза, горячая, как кипяток. Сирень ничем не пахла; наверное, уже был не сезон.

Я кое-как открыла квартиру, сняла ее с сигнализации и вышла на балкон.

– Что будет, если я сейчас отсюда прыгну? – спросила я и ответила: – Ничего. Останусь калекой на всю жизнь на шее у своего ребенка.