Да, мы такие… Нечего пенять.Уходят божества, минуют сроки.Но вновь: «Умом Россию не понять…»,Но вновь: «Белеет парус одинокий…»С какой бы скорбной думой на челеМы ни брели сквозь ужас и забвенье,Опять: «Свеча горела на столе…»,Опять: «Я помню чудное мгновенье…»И сам, итожа в свой последний часКороткий путь служения земного,Прошепчешь, чуть дыша: «Я встретил Вас…»,«Я встретил Вас…» И больше — ни полслова.
* * *
Расхристан вечер… Сумрак виноват,Что мысленно всё прожито стократ,И на закат так быстро повернуло.А месяц что? Двенадцатая часть…Хотя бы не споткнуться, не упасть — Пусть не с высот, с расшатанного стула.Ещё когда бы чеховских мужчин,Их душами пленясь не без причин,Тургеневские женщины любили,То был бы смысл иной у бытия,Был светел духом, может быть, и я…А так… И дух, и трепет позабыли.А чёрен день ещё и потому,Что сколько ни пытаюсь, не пойму — За что тебе любовь и безголосье?Ведь это же так просто! — рюмку хрясь!Вторую, третью… И душою в грязь,Туда ж — портки, обувку и волосья.А так душа — один сплошной озноб…Пытаюсь петь, как в юности, взахлёб,Когда шептали мы: «Любовь до гроба…»Не ведали, заложники судьбы, — Уйдёт любовь, останутся гробы…Любовь уж больно нервная особа.И всё… Не знаешь, нечёт или чёт…И что-то, жизнью названо, течёт…Цена? Давно забытая полушка.И снова беспросветны вечера,И снова щеки мокрые с утра,Как будто ночью плакала подушка…
* * *
…И без того последняя чертаОтведена за новые пределы,Где боль — не та, где бренность — суета,Где Божий свет — подлесок поределый.И можно не смотреть, а созерцать,Как снова рок становится судьбиной,Как Авель носит Каина печать,Соединён с ним связью пуповинной.Поленьев нет, но теплится очаг,И ты, летучей бренностью подхвачен,Прозрачность видишь в небе и в речах.И сам летишь… И сам полупрозрачен…
ДиН гостиная
Танакоз Ильясова (перевёл с казахского Николай Переяслов)