Журнал для зверей

— И что такое инвалид, скажите на милость? — воскликнул тяни-толкай.

— Забастовка, — объяснил Доктор, — это когда люди перестают выполнять свою работу, чтобы заставить других людей дать им то, чего они требуют. А инвалид… ну, инвалид — это человек, который всегда… э-э-э… ну, вроде как болен.

— А какая такая работа у инвалидов? — спросил белый мыш.

— Их работа — это… э-э-э… болеть, — молвил Доктор. — И хватит вопросов, или я так и не начну.

— Минутку, минутку, — перебил Хрю-Хрю. — У меня нога затекла.

— Да ну тебя с твоими ногами! — воскликнула Кря-Кря. — Пусть Доктор рассказывает.

— А это хорошая история? — не отступался Хрю-Хрю.

— Значит, так, — сказал Доктор, — я расскажу, а вы сами решите, хороша она или нет. Хватит ерзать; дайте мне начать. А то уже поздно.

РАССКАЗ ДОКТОРА

Доктор зажег трубочку, раскурил ее хорошенько и начал:

— Много лет назад, в те времена, когда я купил этот градусник, я был совсем молодым доктором — исполненным надежд, в самом начале своей карьеры. Сам я считал себя первоклассным врачом, но, как выяснилось, остальной мир вроде бы так не думал. На протяжении многих месяцев с тех пор, как я открыл практику, ко мне не обратилось ни одного пациента. Представляете: просто-таки не на ком было испробовать мой новехонький градусник! Так что я то и дело опробовал его на себе. Но я всегда отличался таким отменным здоровьем, что никакой температуры у меня не было и в помине. Я попытался простудиться. Нет, простужаться мне не то чтобы хотелось, но ведь как иначе убедиться, что мой новый градусник работает! Но даже простуду мне подхватить не удалось. Я был очень несчастен, — здоров, но несчастен.

Примерно тогда я и познакомился с еще одним молодым доктором, который оказался в такой же переделке, как и я — ну, никаких пациентов! Вот он мне и говорит: «Я знаю, что нам делать. Давай-ка откроем санаторий».

— А что такое санаторий? — полюбопытствовал Хрю-Хрю.

— Санаторий, — пояснил Доктор, — это нечто среднее между больницей и гостиницей: там живут люди, когда они больны… Что ж, идея мне понравилась. И тогда я и мой молодой друг, — звали его, кстати, Фиппс, доктор Корнелиус Кв. Фиппс, — сняли прекрасный особняк вдали от города, и завезли туда кресла на колесиках, и грелки, и слуховые трубки, — словом, все то, что так любят инвалиды. И очень скоро пациенты повалили к нам сотнями, и наш санаторий был полнехонек, так что мой градусник без дела не лежал. Разумеется, мы зарабатывали гору денег, потому что все эти люди отменно нам платили. Фиппс был безмерно счастлив.

А я — так нет. Я подметил одну любопытную вещь: за все это время никто из инвалидов так и не поправился и не уехал от нас. Наконец я решил поговорить об этом с коллегой.

— Дорогой мой Дулиттл, — ответствовал он, — уезжать? Конечно, нет! Мы вовсе не хотим, чтобы они уезжали! Пусть остаются здесь и продолжают платить.

— Фиппс, — сказал я, — по-моему, это нечестно. Я стал доктором, чтобы лечить людей, а не чтобы потворствовать их капризам.

Тут-то мы и поссорились. Я ужасно разозлился и сказал, что он может подыскивать себе другого партнера, потому что я завтра же упакую чемоданы и уеду. Выйдя из его кабинета и все еще кипя от злости, я встретил одного из инвалидов в кресле на колесиках. Это был сэр Тимоти Квисби, наш самый высокопоставленный и дорогой пациент. Он попросил меня измерить ему температуру: ему, дескать, кажется, у него опять жар. А мне за все это время так и не удалось найти у сэра Тимоти никакой болезни, так что я давно понял: болеть — это у него такое хобби. Поэтому, все еще в ярости, вместо того, чтобы поставить ему градусник, я грубо рявкнул: «Да шли бы вы к чертовой бабушке!»

Сэр Тимоти был вне себя. Он призвал доктора Фиппса и потребовал, чтобы я извинился. Я сказал: не буду! Тогда сэр Тимоти объявил Фиппсу, что, если я не попрошу прощения, он объявит забастовку инвалидов. Фиппс ужасно встревожился и принялся умолять меня извиниться перед этим исключительно важным пациентом. Но я — ни в какую.

И тут произошло нечто любопытное. Сэр Тимоти, который до сих пор от слабости и на ногах-то не стоял, вскочил с кресла на колесиках и, неистово размахивая слуховой трубкой, обежал весь санаторий, произнося пламенные речи перед другими больными, рассказывая, как возмутительно с ним обошлись и призывая больных постоять за свои права.

И больные и впрямь устроили забастовку — без дураков! Тем же вечером, за ужином, они отказались принимать лекарства, — будь то до еды или после. Доктор Фиппс уговаривал их, умолял их и заклинал вести себя как хорошие инвалиды и выполнять предписания врачей. Но те и слушать не желали. Они съели все, что им было противопоказано, а потом те, которым была предписана прогулка, остались в четырех стенах, а те, кому предписали покой, вышли на свежий воздух и принялись бегать взад-вперед по улице. Завершился вечер великолепным побоищем на грелках, — когда всем пора было спать. А наутро все запаковали чемоданы и разъехались. На том наш санаторий и прекратил свое существование.