Журнал Двести

Если что-то и будет вообще, то, пожалуй, лишь это: доска приткнется когда-нибудь к берегу, а вдали засветится закатная полоса. Я выскочу на траву и, торопясь, побегу по заросшему склону вверх. Чертополох будет хватать меня за мокрые ноги, но я, запыхавшись, выбегу на бугор. И увижу, как слева темнеет похожая на замок водонапорная башня, как светится в закатном отблеске старая Спасская церковь — памятник старины и гордость нашего городка — и как горят огоньки в окнах знакомого двухэтажного дома. И в мамином окошке горит свет… Ох и загулялся я!.. Ну и правильно, если влетит! Главное, что я уже почти дома. Подожди еще минутку, я бегу, вот он я!.. [Возвращение к родителям — тоже символ смерти, так и девочку Ромка-самолет везет к ним… — Я.С., В.С.]

Виндсерфер и правда стоял у берега. Его узкий пластиковый борт скребся о спущенные с причала плетеные кранцы. Парус, невидимо растворившись во мгле, трепетал на ветру.

Сейчас я, сейчас…

Я сбросил на плиты пиджак, полуботинки, носки, галстук. Подвернул брюки. Подошел к краю. Заранее ощутил, как ступлю сейчас на мокрую мелкоребристую палубу, как закачается она… Выждал, когда наклонится ко мне мачта, ухватил ее… Ну!"

Вот как уходят:

"Не трогай,
не трогай,
не трогай
Товарища моего.
Ему предстоит дорога
В высокий край огневой.
Туда,
где южные звезды
У снежных вершин горят,
Где ветер
в орлиные гнезда
Уносит все песни подряд.
Там в бухте
развернут парус
И парусник ждет гонца.
Покоя там не осталось,
Там нет тревогам конца.
Там путь по горам
не легок,
Там враг к прицелам приник,
Молчанье его пулеметов
Бьет в уши,
как детский крик…
…Не надо,
не надо,
не надо,
Не надо его будить,
Ему ни к чему теперь память
Мелких забот и обид.
Пускай
перед дальней дорогой
Он дома поспит,
как все,
Пока самолет не вздрогнул
На стартовой полосе…
…Но если в чужом конверте
Придет к вам черная весть,
Не верьте,
не верьте,
не верьте,
Что это и вправду есть.
Убитым быть
это слишком.
Мой друг умереть не мог.
Вот так…
И пускай братишка
Ему напишет письмо…"

Возвращаясь к вопросу о "проводниках отсюда" — там, куда они уводят, у героев ВПК часто уже есть друзья. Один из них — Чиба ("Лоцман"), проводник проводника (есть еще всезнающие бормотунчики, роботы, домовые, ыхала и пр.). Что такое Чиба — непонятно. Потустороннее существо. Игрушка, очень милая — но если вдуматься и представить его рядом с собой, станет не по себе. Это — игрушечный оборотень, то клоун (см. клоунов из "Голубятни…" и "Оно" С.Кинга), то котенок с головой клоуна или с рыбьим хвостом, то вороненок (ты не вейся надо мной), то плюшевая обезьянка (опять Кинг), то варан, то (бр-р!) птичий скелетик. И Чиба знает больше, чем положено живым. Ему открыто закрытое для них:

"— Через пески…

— Что?!

— Через Оранжевые пески, — сказал он отчетливо. — На плато, что рядом с Подгорьем, — пустыня. Горячая, с большим оранжевым солнцем…

Я вздрогнул. И, пряча испуг, сказал пренебрежительно:

— Что за бред. Какая может быть пустыня в той местности?

— Может…

— Почему я там никогда про нее не слышал?

— А никто не слышал. Потому что никто не бывал там. Никто не поднимался на плато.

— Ты спятил? Рядом с городом…

— Да! Все думают, что поднимались другие, и делают вид, что там ничего такого. [Пусть кто-то говорит, что "там" ничего нет. Есть, есть… — Я.С., В.С.] Просто так, пустыри. И говорят об этом друг другу, и сами верят. А на самом деле… Я не вру, честное-расчестное слово! Ну, Чибу спросите!"

Чиба-то знает…

Чип — почти тезка Чибы, лягушонок из "Баркентины с именем звезды" — тоже оборотень, которого не боится только главный герой, старый моряк Мартыныч, да еще братья-фантасты Саргацкие. Но Чип еще вполне безобиден. Хотя и в этой сказке есть уже и очень непростые корабли (сама баркентина и игрушечный кораблик), и магия, и мысли о гибели людей и кораблей.

В "Ночи большого прилива" смерть уже присутствует на каждой странице. Иногда травестийная, как в первой части, в "Далеких горнистах", но уже и там появляется история Трубача-Хранителя, пока это Валерка — он же штурман Дэн — и пока эта история не так однозначно безнадежна, хотя и здесь есть что-то вроде гибели братьев, после падения с крепостной башни оказывающихся в Наигияле… то есть, мы хотели сказать, в Старо-Подольске.