Журнал Двести

— Но встречаться нам придется только по ночам. Все ведь думают, что меня нет… [То-то и оно… — Я.С., В.С.]

Я был готов и на это. Но…

— А где будешь жить-то?

— Уйду в Заоблачный город, устроюсь как-нибудь…

— А мы будем летать, как прежде?

— Будем… Только…

— Что? — опять вздрогнул я.

— Ты станешь расти и расти. А я теперь не смогу. Если разбиваются, после этого не растут… [Вот как сделать, чтобы было всегда двенадцать… — Я.С., В.С.]

— Тогда и я не буду!

Кажется, он улыбнулся в темноте.

— Нет, Ромка, у тебя не получится.

— Почему?

— Ну, ты же… не разбивался насовсем.

— Тогда я… тоже!

— Только посмей!

— Тогда… я знаю что! Здесь я буду расти, а ТАМ всегда оставаться таким, как сейчас! Как ты!

Он сказал очень серьезно:

— Что ж, попробуй. Может, получится…

У меня получилось.

Мало того, я научился притворяться. Стал делать вид, что сплю в постели, а на самом деле убегал к Мельничному болоту, где безотказные чуки жгли посадочные костры. [То есть ночью, когда Ромка был мертвым — Я.С., В.С.]

И туда же приземлялся Сережка-самолет.

Вот ведь какое дело: хотя он и грохнулся очень крепко, но все же умел превращаться в крылатую машину, как и раньше. Я всего-то лишь крыло повредил, а летать после этого не мог. Сережка же пожалуйста!

Наверно, в Заоблачном городе, где он теперь жил, сделали ему ремонт. Не разовый, а капитальный… [Опять исцеление через смерть — Я.С., В.С.]

Кстати, Сережка помирился со Стариком. И они вместе колдовали теперь над новой моделью совмещенных Безлюдных Пространств. Старик даже разрешил Сережке прилетать в Заоблачный город прямо в виде самолета, хотя это и нарушало какие-то правила…

Итак, я рос, делался взрослым, но по ночам, при встречах с Сережкой оставался прежним Ромкой Смородкиным. Нас обоих это вполне устраивало. И мы летали все дальше и дальше — в такие Пространства, где Гулкие барабаны Космоса гудели, как набат…

…Порой я и сам вздрагиваю: а вдруг НИЧЕГО этого нет? И Сережки нет?

Для доказательства, что все это правда, я ночью улетаю с Сережкой в далекую-далекую степь, где всегда светит луна и причудливые камни — идолы и чудовища — чернеют среди высокой травы. Я рву там луговые цветы и с ними возвращаюсь домой. [Опять Солнце Мертвых, да еще и надгробия, идолы и чудовища! — Я.С., В.С.]

Ромашки, клевер и розовые свечки иван-чая, появившиеся в доме февральским застывшим утром — это разве не доказательство?..

…Вот и все. Теперь вы сами видите, что слухи оказались пустыми. А слезы — напрасными. "Сказка стала сильнее слез". Никто не разбился до смерти.

Никто. Честное слово…"

Сентябрь, 1994

Есть такое мнение!

Элеонора Белянчикова Диагноз навсегда

Знать бы не знала я этого писателя. Ну, встречала бы изредка его фамилию перед названиями произведений, прочитать которые так и не нашла бы времени. Так нет же, все лето и осень ангажированная фэнская пресса (непонятно, впрочем, кем ангажированная) бомбардировала меня упоминаниями об этом человеке. "Оберхам-Сидоркон", "ФэнГильДон", "ДВЕСТИ-А", "ДВЕСТИ-Б". Вот и моими стараниями, в очередной раз — о нем.

Я говорю об Александре Щеголеве.

Еще бы, нашелся смельчак, поднявший нож на священных коров! Как было любопытной и чувствительной женщине не заинтересоваться? Как было не схватиться за что-нибудь еще, написанное им, помимо статьи в "Оберхаме"?

Кстати, подоплека так называемого "петербургского дела" для меня лично ясна, как Божий день. Некто Щеголев нарушил неписанные законы Клановой Честности, то ли не понимая этого, то ли ошибочно думая, что он не входит в Клан. Хотя, ясно же, что магистрами он принимался за своего, пусть и был не на первых ролях. Так что его наделавший шуму демарш, с точки зрения товарищей по Клану, есть по сути предательство, если, конечно, не обычная глупость. Вот вам и объяснение бурной реакции на его анти-столяровское выступление. Я достаточно проработала в женских коллективах и не такого насмотрелась. И вообще, что до меня, человека со стороны, то я почему-то больше сочувствовала Щеголеву. Но было одно обстоятельство, мешавшее полностью определиться со своими симпатиями. Если Столяров и товарищи (за исключением Э.Геворкяна, конечно) доказали своими незаурядными текстами право на благородное хамство в отношении остальных посредственностей, то со Щеголевым дело обстояло сложнее. Как-то сложилось, что его тексты прошли мимо меня. Вот и решила я, к своему несчастью, удостовериться, что героический оловянный солдатик достоин моей тайной симпатии.

Спасибо Николаеву и Стругацкому, хором подсказали, какую именно щеголевскую работу мне искать на прочтение. Так хвалили, ну прямо так хвалили! (См. интервью Б.Стругацкого в "ДВЕСТИ-Б") Хочешь, не хочешь, а позвонишь знакомой библиотекарше и возьмешь журнал "Нева". Повесть называется "Ночь навсегда".