Журнал «Если», 2001 № 08

Для начала меня закрыли в стационаре. Месяц промывали мозги медикаментозно. Еще два месяца групповой терапией. Потом отпустили, но Миша еще долго приходил каждый день домой. Клиенты, естественно, разбежались. Я был этому рад и работал, скорее, для того, чтобы успокоить маму и Настю. «Находился в поиске новой жизненной установки», как утверждал мой друг Миша. И однажды утром я проснулся и понял, что эта установка нашлась. Мне приснилась Тузла…

Я связался через интернет с украинским консульством и заполнил документы на получение визы. Потом произвел ревизию текущего счета и был неприятно изумлен. Счет закрыли около месяца назад. Деньги кончились, как всегда, в самый неподходящий момент. Пришлось отодвинуть поездку и серьезно браться за пополнение семейного бюджета. Конкурентам, поставившим на мне крест, это явно пришлось не по вкусу, но мой напор не оставлял им времени для ответных маневров. Правда, в пылу борьбы за передел рынка я не забывал и о своей цели — продолжал бомбить факсами консульство и готовил юриста, который станет руководить компанией в мое отсутствие…

Сейчас все прошлые злоключения воспринимаются уже с иронией. Только за один поступок мне стыдно. Я не сказал ничего дочери. Оставил записку и сбежал, как последний трус. Мол, срочная и длительная командировка, позвоню, как смогу.

Ветер гнал на берег волну за волной. Они оставляли водоросли и сильный запах йода. По берегу с важным видом ходил мартын. Мое присутствие его нисколько не смущало. Он тщетно пытался перевернуть раковину рапана. Я не выдержал и привстал, чтоб помочь настойчивой птице, но в этот момент увидел: на меня несется огромный дог. Мне ничего не оставалось, кроме как замереть на месте. Пусть он думает, что перед ним дерево.

К счастью, он остановился, тормознув всеми лапами.

— Здравствуй, песик! — сказал я максимально дружелюбным тоном. — Ты, наверное, потерялся? Давай дружить. Меня зовут Саша.

Собака зарычала и издала низкий утробный звук, отдаленно напоминающий лай, и спокойно легла на песок, ни на секунду не спуская с меня глаз. Со стороны леса неторопливо приближался молодой мужчина. Внешним видом он нисколько не напоминал местных рыбаков, а каскетка, теплая куртка, брюки и ботинки наводили на мысль о дорогом магазине. Вот тебе и необитаемый остров!

— Ты откуда взялся, братан? Только не гони порожняк, вижу, что не местный.

— Из Сибири.

— А здесь что потерял?

— Сокровища затонувшего греческого корабля, который шел из Ольвии в Пантикапей с грузом скифского золота.

— Ответ неверный. — Он ухмыльнулся. — Даю еще две попытки.

— И что потом? — поинтересовался я.

— Вариантов достаточно. — Он распахнул полу куртки, чтобы я увидел рукоять пистолета.

— Пистолет-то газовый? — тут же поинтересовался я.

— Газовый, — подтвердил он. — В голове дырки делать, чтобы лишние газы выходили. В общем, слушай. Базара нет, ты можешь сидеть, где хочешь, но только не на Тузле. Это мой остров. Я его купил. Частная собственность. Ферштейн?

— К сожалению, не смогу отсюда уехать. — Я развел руками. — Лодки нет, плавать не умею, да тут и для хорошего пловца расстояние великовато до берега.

— А как же ты сюда попал?

— На парашюте спрыгнул.

— Слушай, парашютист… — Он вздохнул. — Я ведь могу сдать тебя пограничникам. Статья за шпионаж и, считай, пятнадцать лет строгого режима на Арабатской Стрелке. Или просто пристрелить могу. Соображаешь?

— Стреляй. — Я был абсолютно спокоен. Я знал, что мой билет может оказаться в один конец.

— А ты не из психушки сбежал?

— Почему сбежал, сами отпустили!

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Мой желудок сжался в комок и поднялся к самому горлу. Сразу заныли старые рубцы от язвы, а из-под мышек покатились струйки холодного пота.

— Человеческое племя, — наконец заговорил он, — имеет две неприятные разновидности — дураков и героев. Ты вроде не похож ни на того, ни на другого… Пошли.

— Не пойду! — решительно заявил я и вновь ощутил подступающую тошноту.

— Не кипятись, чудило. Я тебя в гости приглашаю.

Судно у пирса можно было назвать яхтой лишь по недоразумению. Впечатляли не только размеры, но и обтекаемые формы палубных надстроек, которые недвусмысленно намекали на бескрайние океанские просторы. До сей поры я искренне считал, что владельцы таких красавиц — инопланетяне.

— Нравится?

— Не то слово, — согласился я. — И имя красивое — «Персия».

— В честь супруги.

— Ее зовут Персия?

— Нет, ее зовут Персефона, но не могу же я так назвать яхту. Я и жену так называю один раз в год — в ее день рождения.

— Кажется, греческое имя? — поинтересовался я из вежливости.

— Ага. Была такая богиня — дочь Зевса и Деметры. Я пока запомнил, чуть язык не сломал. Папаша моей супруги на этом деле всех собак съел. Персефона Яхонтовна Преображенская — это же застрелиться легче! Кстати, о собаках. Кер, ты где, твою мать!

Черный дог с шумом вывалился из кустов и, оттолкнув нас от трапа, мгновенно скрылся в глубине яхты. Мы поднялись следом.

— Персия, у нас гость! — рявкнул хозяин. — Выходи!