Журнал «Если», 2001 № 10

Перед нами настоящий постмодернистский роман. Проявляется это, во-первых, в огромном количестве цитат и заимствований (из литературы, включая НФ, и современной гуманитарной теории). Здесь Джойс пересекается с Дугласом Адамсом, Кафка — с Филипом Диком, а ставшие узниками Замка Дверей ветераны вселенских Терапевтических войн увлечены логическими играми в духе Кэрролла.

Во-вторых, здесь части никогда не складываются в осмысленное целое. Стилистически безупречные фрагменты оказываются не деталями одной головоломки, а разными интерпретациями, принципиально несводимыми друг к другу. И в-третьих, роман отличается саморефлексией: его главный мотив сам становится предметом художественного анализа. Анатомируя вымысел, Бэнкс рисует образы «жертв научной фантастики», которые увлечены собственными фантазмами и только через них могут интерпретировать реальность.

С одной стороны, реальности вроде бы нет, это лишь наведенная галлюцинация (авторство этого тезиса ошибочно приписывают В.Пелевину). С другой, она несомненно есть за пределами вымысла — реальность прорывается в художественном изображении юности и старости, любви, процедур социализации (именно этим мейнстрим отличается от фантастики, увлеченно разрабатывающей чистый вымысел). С третьей стороны, размноженная в фальшивых отражениях реальность бесчеловечна — и сознание с охотой продуцирует новые вымыслы, чтобы прикрыться ими как щитом. Умение объединить в одном тексте примитивные сентенции и сложность современной культуры — наверное, это и вывело Бэнкса в «авангард нового британского романа».

Сергей Некрасов

Крупный план

Олег Добров САМЫЙ ПРЕДАННЫЙ УЧЕНИК

В прошлом тысячелетии кто-то из обозревателей фантастики сетовал на то, что такие трудно переводимые авторы, как, например, Гай Кей, вряд ли в обозримом будущем попадут в поле зрения издателей, озабоченных, как правило, выпуском легкого и быстро распродаваемого чтива. Ситуация на книжном рынке тогда, казалось, подтверждала это мрачное пророчество. прошлом тысячелетии кто-то из обозревателей фантастики сетовал на то, что такие трудно переводимые авторы, как, например, Гай Кей, вряд ли в обозримом будущем попадут в поле зрения издателей, озабоченных, как правило, выпуском легкого и быстро распродаваемого чтива. Ситуация на книжном рынке тогда, казалось, подтверждала это мрачное пророчество.

Но не прошло и трех-четырех лет, как издательство «ЭКСМО» выпустило «хит» Кея, роман «Тигана» [7], а затем и более ранние «Хроники Фьонавара», блестяще опровергнув пессимистов.

Трилогию «Гобеленов» (в подлиннике — «The Fionavar Tapestry») составили романы «Древо Жизни», «Блуждающий огонь» и «Самая темная дорога».

Завязка повествования традиционна — герои «приглашаются» в иной мир, Фьонавар, чтобы спасти его от козней злых сил в лице темного властелина Ракота Могрима, который вырвался из своей подземной темницы. Героев пятеро — Пол Шафер, Дейв Мартынюк, Кевин Лэйн, Дженнифер Лоуэлл и Ким Форд. Каждому из них предстоит пройти свою дорогу подвигов и страданий, уподобиться божеству и пасть в грязь ничтожным червем… Пересказывать эпопею невозможно, да и бессмысленно. Богатое, можно даже сказать — феерическое воображение автора насыщает трилогию таким количеством событий, так причудливо сплетает сюжетные нити, что иному автору этого хватило бы на полтора десятка романов. Но тем не менее в выдумке ради выдумки Кея упрекнуть нельзя. Мироздание Фьонавара выстроено логично, мотивация действий персонажей задана весьма жестко… даже жестоко. Это не благостный мир, в котором пара заклинаний доброго мага и верный меч решают все проблемы. Битва не на жизнь, а на смерть ведется без правил, подлость и предательство, кровь и насилие захлестнули «изначальный мир», и даже могущественный маг Лорин Серебряный Плащ, приведший «великолепную пятерку» во Фьонавар, в какой-то момент чуть не опускает руки…

Каждому из героев суждено прикоснуться к тем или иным силам, стать проводником их воли. Любопытно, что в книгах многих авторов протагонисты наделяются божественными свойствами ближе к финалу, как бы в награду за добродетель, мужество и иные качества. У Кея они практически сразу по прибытии в Фьонавар становятся чуть ли не воплощениями божеств. Но радости от этого не испытывают.

Сцены испытаний героев корнями уходят в кельтскую и скандинавскую мифологии. Так, например, сцена мучений Пола на Древе Жизни не только воспроизводит кельтские ритуалы страданий бога Пуйла, но и ассоциируется с муками Вотана-Одина на ясене Иггдрасиль. Муки и страдания, которые героям приходится испытать, с лихвой перевешивают краткие мгновения радости от преодоления очередных препятствий. Победы слишком похожи на поражения, исход битвы неясен до самого конца…