Журнал «Если», 2001 № 10

В ту памятную ночь со среды на четверг он, по обыкновению, прочитал свой собственный текст и немедленно взревел:

— Где она?!

Под словом «она» подразумевалась, конечно же, Рути Дженсон — тощая брюнетка с жиденькими, коротко остриженными волосами, которую Эдди к тому же считал набитой дурой. А как иначе объяснишь то, что она, хотя и панически боялась Эдди, но все же три вечера в неделю засиживалась так долго, что непременно получала от него выволочку?!

Пышущий праведным гневом Эдди вихрем промчался по редакции и, как обычно, перехватил Рути у самой двери; правда, на сей раз она не просто там мялась, а уже набрасывала плащ на свои узенькие плечи.

— Какого черта ты исправила в моей статье слово «частотой» на слово «чистотой»?! — набросился на нее Эдди. — Зачем вообще правила меня? Разве я не предупреждал, что сверну тебе шею, если ты снова прикоснешься к моей рукописи?!

Рути всхлипнула и, с ужасом глядя мимо Эдди, пролепетала:

— Я… Прости. Я не нарочно…

Вдруг она резво распахнула дверь и, словно капелька ртути, выскользнула в завывающую на улице бурю, а Эдди мысленно пожелал ей оказаться подхваченной проклятым ветром и унесенной в Австралию или куда подальше.

Ветер, воспользовавшись тем, что дверь открыта, с воем пронесся по комнате, разметал листы бумаги и раскачал светильники на цепочках. Эдди поспешно захлопнул дверь и с ненавистью огляделся. Три стола; разбросанные бумаги, которые миссис Рондейл утром выметет, как выметает все, оказывающееся на полу, за исключением, пожалуй, грязи; дверь в типографию, откуда доносится гул печатных машин.

Возвращаясь к себе в каморку, Эдди в сердцах пнул подвернувшийся под ногу стул. За его спиной приоткрылась, а через секунду едва слышно затворилась дверь в типографию, и рабочие, несомненно, принялись потешаться над опять разбушевавшимся Толстяком Эдди. Эдди прекрасно знал, что за глаза его зовут Толстяком или даже похлестче, как знал и то, что никому на всем белом свете, кроме него, нет никакого дела до «Новостей Северного Побережья».

Сев за стол, Эдди хмуро оглядел статью — одну из своих лучших, по его мнению. В глаза сразу бросилось злосчастное слово «чистота». Прежде эта фраза читалась так:

В это время года штормы обрушиваются на побережье с такой регулярностью, с такой частотой, будто само море вступает с воздухом в решающую, смертельную схватку.

Эдди смял в руке еще не просохшую полосу, хотя прекрасно знал, что ладони окажутся перепачканными типографской краской.

Минут через пять, слегка поостыв, он отложил газету и прислушался к протяжному завыванию ветра.

Весь вечер Эдди вот так же напряженно слушал по радио поступающие со всего побережья сообщения, ожидая новостей о разрушениях, сбоях в электроснабжении, крушениях, но передавали лишь, что в такой-то и такой-то милях Сто Первое шоссе залито водой, там-то и там-то повалено дерево или дорожный указатель, никто не погиб и даже не ранен… Решив к полуночи, что сегодняшние судороги природы — всего лишь обычный тихоокеанский шторм, Эдди с тяжелым вздохом подписал номер к печати.

Ветер взвыл, затем на секунду успокоился, будто переводя дух, и вновь принялся за свое. Совсем как мальчишка со свистком. И по всему побережью люди, словно родители, повидавшие на своем веку немало таких же мальчишек со свистками, не обращали на него ни малейшего внимания, а лишь терпеливо дожидались, когда он, наконец-то устав, угомонится, и можно будет вновь заняться своими будничными делами. Но родившийся в Индианаполисе Эдди, хоть и прожил на побережье уже шесть лет, по-прежнему считал ветер в восемьдесят миль в час событием из ряда вон. А ведь и правда, такой шторм, как сегодняшний, просто обязан стать событием!

Все еще хмурясь, Эдди прошел к входной двери и облачился в черный плащ до пят и черную широкополую шляпу, за которые его почему-то прозвали Горцем, хотя в этом одеянии он был, скорее, похож на героя комиксов Человека-Тень.

* * *

По дороге домой Эдди завернул в «Таверну Коннелли», где, устроившись в углу, угрюмо пропустил два стаканчика виски, а перед самым закрытием предложил своему старому знакомому, Трумэну Коксу, оказавшемуся там же, подвезти его домой.

В городишке Льюисбург, расположенном к югу от Астории и к северу от Кэннон Бич, числилось девятьсот четыре жителя, и, похоже, в два часа ночи все они спали, так что огнями светились лишь аптеки, типография, да еще вспыхивали два светофора на пустынных улицах. Дождь заливал ветровое стекло, струился ручьем по асфальту Главной улицы, а со склона горы сбегал бурными потоками.

Эдди свернул на Третью улицу. Вдруг кто-то перебежал дорогу, едва не угодив под колеса. Эдди ударил по тормозам, машину занесло.

— Черт! — выругался Эдди, поспешно выворачивая руль. — Ты не заметил, кто это был?

Трумэн, вглядевшись в темную аллею, промолвил:

— Держу пари, это была младшая дочка Боланда. Видать, пошла по стопам своей непутевой сестрицы Нормы.