Журнал «Если», 2004 № 07

И тут к яме подбежал Тулзна. Он откинул решетку и протянул Люське чумазую лапу:

— Вылезай, подкидыш!

Тут же объявились Чула, Туска и Чуска — этих двух я вечно путал. Люську выдернули из ямы и поволокли к площадке, где по вечерам разводили костер. Я побежал следом, меня заметили, и мне на плечи сзади рухнула парочка аборигенов.

Кончилось тем, что нас, связанных длинными и тонкими корнями, поставили прямо в золу и еще теплые угольки. Гул наверху перемещался, как будто незримый вертолет мотался туда-сюда.

Нас осветили факелами.

— Эй, ты! Если ты опустишься, мы их уничтожим! — заорал старший (ну, язык не поворачивается называть этого грязнулю вождем!).

И тут же все племя загалдело, замахало палками, завизжало, в нас даже полетели комья ссохшейся тины. Гул стал тише.

— Лети, лети, большая птица, мы тебя не трогаем, и ты нас не трожь! — вопил старший. — Пусть твои лапы не касаются нашей земли! А если ты опустишься, мы пожалуемся на тебя каравану! И он тебя уничтожит!

Племя, очень довольное, что удалось отогнать птицу, кинулось к частоколу, показывая, что переходит в атаку, а некоторые даже перескочили наружу.

— Сумасшедший дом, — сказал Люська. — Попробуем освободиться.

— Как ты думаешь, мог у нас на борту быть вертолет? — спросил я.

— У нас могло быть что угодно… Наверху опять загудело.

— Во-от придет ка-ра-ва-а-ан! — затянул вкривь и вкось незримый хор. — Он тебя съест, большая птица! И твои кости раскрошит зубами!

— Сашка, это что за опера? — спросил потрясенный Люська. Но я обалдел: во-первых, до сей поры наши хозяева никогда не пели, а во-вторых, какую же дрянь я перевел на родной язык словом «караван»?

Они еще попели немного и успокоились. Гул стих. Потом пришел старший.

— Вы правильно сделали, что не стали звать свою птицу, — сообщил он. — Как только наступит время караванов, мы отдадим вас ему, если только караван за вас заплатит.

— По-моему, оно не наступит никогда… — проворчал Люська. Если бы не я — его бы точно скормили болотным сороконожкам. А я всегда сглаживал противоречия. Конфликтологию мы проходили всерьез, и нам накрепко вдолбили — ошибку, допущенную на начальном этапе паралингвистом, человечество может вообще никогда не исправить. Поэтому я, делая вид, будто вовсе не стою посреди кострища и не связан корешками, выразил свою благодарность старшему за его мудрость. Я даже поинтересовался, по какой цене нас собираются отдать первому же каравану, и выразил беспокойство, как бы она не оказалась слишком низкой. Все-таки племя нас кормило, поило, охраняло, и нехорошо, если оно окажется в убытке. Старший воткнул в землю факел, развязал мне руки, и мы прямо на разглаженной ладонью золе стали считать, много ли мы с Люськой наели-напили и на какое количество лопат, гвоздей, одеял и сандалий каждый из нас тянет.

Тогда же, кстати, и выяснилось, что северные караваны достигают длины в восемьсот шагов, а южные — в шестьсот шагов, и когда голова северного каравана приближается к горелому холму, его хвост еще путается где-то за черными валунами.

Потом я рассказал про караваны Люське и задал резонный вопрос: если по территории племени пройдет такая прорва вьючной скотины, то чем же ее тут собираются кормить? Раньше на постоялых дворах были запасы овса, сена и чего-то там еще. Почему же болотные жители не держат настоящего перевалочного пункта?

— А кто тебе сказал, что это будет вьючная скотина? — осведомился Люська. — По-моему, караван сам — большая скотина! Башка есть, хвост есть, а насчет зубов ты сам слышал…

После Люськиных дурацких расспросов я уже боялся чем-то интересоваться, но несколько дней спустя информация явилась сама. Подрались Тулзна и Чуска. Оказалось, из-за дочерей. Дочку Тулзны племя выбрало в жены каравану, а дочку Чуски — нет.

— Караван делает самых лучших детей, — объяснили нам. — Только очень редко.

— А нельзя ли посмотреть на такого ребеночка? — самым невинным голосом спросил я.

Оказалось, нельзя.

Но вскоре мы услышали, как один абориген в злобе обозвал другого караванным ублюдком.

Вся эта лабуда с караванами нравилась нам все меньше и меньше… И если нас выкупят и куда-то там увезут с болота — то ведь неизвестно, на что караван нас употребит! На болоте мы, по крайней мере, были в безопасности. А на материках еще неизвестно, что творится.

— Если здешний технический прогресс еще не додумался до колеса, а грузы возят исключительно на скотине, то как бы и нас не определили в разряд вьючного скота! — сказал я Люське.

— В разряд корма для вьючного скота, — поправил он. — Если этот караван — что-то вроде крокодила стометровой длины, то не корешками же он питается!

— Караван, кем бы он ни был, разумное существо, — тут же возразил я. — С ним можно договориться.

— Сидя у него в желудке, паралингвист хренов!

Теперь каждый наш с Люськой разговор завершался ссорой. Казалось бы, не все ли равно, съедобны треклятые болотные сороконожки или пока нет? А мы из-за них день не разговаривали.