Журнал «Если», 2006 № 11

Чесотка. Затем головная боль. Потом чесотка и мигрень одновременно. Двуногое корчилось и вопило, то хватаясь за голову, то принимаясь яростно драть ногтями свой эпителий, то катаясь по земле. Наказание не было ни долгим, ни излишне жестоким. К чему мучить без нужды живое, страдающее существо? Но если хочешь выработать и закрепить рефлекс послушания, без наказаний не обойтись.

В какой-то момент она почувствовала: все, двуногое покорилось. И сейчас же ему было даровано облегчение, граничащее с блаженством. Нужен еще один урок? Нет? Вот и хорошо. Сейчас мы осторожно спустимся в долину и больше никогда не посмеем убегать, правда?…

21 мая, день физкультурника

Стою на голове. Точнее, на голове и руках, потому что без рук балансировать трудно. К тому же я вешу здесь сто двадцать килограммов.

Еще недавно я написал бы: сто двадцать с гаком. Но где он теперь, тот гак? На Земле-118 не разжиреешь, особенно если рядом Прыткая.

Она меня гипнотизирует, я знаю. Иначе почему мне хочется — вот именно хочется! — стоять на голове?

Чем и занимаюсь. Весь день. К счастью, с перерывами. Некоторые из них связаны с тем, что кровь приливает к голове, отчего я почти теряю сознание и вынужден потом какое-то время приходить в себя. Другие — с естественными потребностями. Был и обеденный перерыв. Черные осы натаскали мне каких-то насекомых, отдаленно смахивающих на саранчу, только я не стал это есть. Подбил камнем толстую змею, насадил ее на прямой, вроде орехового, прут и зажарил над костром. Ничего, есть можно. Еще пожевал каких-то плодов с сильно вяжущим вкусом. Неспелые, наверное, зато уж точно не ядовитые. По-моему, Прыткая не позволит мне самоугробиться ни сознательно, ни по дурости.

Четверть часа на пищеварение — и опять чую в себе неудержимую тягу задрать ноги в зенит. Не могу сопротивляться этой тяге. Едва обед назад не отдал. Всей моей силы воли с трудом хватило лишь на то, чтобы нагрести кучку сухого мха в качестве подушки для темени, прежде чем вновь, подвывая от азарта, встать на голову.

С собой мне все понятно — ну хочется! А вот зачем это надо Прыткой?

Загадка.

22 мая, то же самое

К макушке не притронуться. По счастью, макушка моя нынче не в работе — хожу на руках. Физподготовка у меня, как у всякого лазутчика, нормальная — в противном случае из меня бы уже давно дух вон. В мировые рекордсмены по любому виду спорта я не гожусь, но среднестатистического землянина сделаю одной левой. Администратор «Золотой дюзы» уже предлагал мне работу вышибалы — на тот случай, если меня турнут из «Шанс Инк.». Вернусь домой — обязательно об этом подумаю.

Ходить на руках я умею с детства и даже любил когда-то. Потом набрал вес, слегка расплылся в пояснице и остыл к сему увлечению. Теперь же, несмотря ни на что, я желаю только одного: встать на руки! Мышцы болят и деревенеют, а мне, представьте, плакать хочется, когда падаю от усталости. И ведь понимаю, что во всем виновата Прыткая, а злюсь на себя!

Почему не на нее? Элементарно: не такой я дурак, чтобы раздражать Прыткую сверх меры. Она может убить человека быстрее, чем дуэт тигровой змеи и плюющей кобры. И вместе с тем в ней совершенно нет злобности кровожадной бестии. С добротой, правда, тоже большие проблемы. Как вспомню, что она сделала с Кошмариком…

Чувства у нее есть, это точно. Правда, чувства нечеловеческие, мне их вовек не понять. Кажется, лишь в ее отношении к детенышу слегка проступает нечто похожее на материнскую любовь. Наверное, это атавизм для существ, общающихся при помощи мыслей. Но в свои мысли она меня не пускает — много чести! Я для нее фигура низшего порядка.

24 мая, делишки так себе

Болею какой-то неизвестной хворобой. Все тело покрыто синюшными пятнами и зудит невыносимо. Плюс жар. Прыткая, конечно, это заметила, она все примечает, и давай меня лечить. Выпустила на волю своих шершней, и те в четверть часа натаскали ей каких-то насекомых вроде гибрида таракана с богомолом. Она им головы пооткусывала, крылья оборвала, а брюшки напихала себе в рот и давай жевать. Уж на что я не брезглив, а и меня затошнило. Вышла кашица, и Прыткая опять напустила на нее своих шершней. Облепили шершни жевок, ползают по нему в три слоя, отпихивают друг друга, жужжат деловито. Пяти минут не прошло — нет жевка. Слопали. И по одному в сумку — шасть!

Время идет, мне все хуже. Думаю: помру, наверное. Прыткая ничего не предпринимает и даже не глядит на меня. Не могу сказать точно, но, кажется, обе ее сумки шевелятся. Ну, одна понятно: детеныш вертится, устраивается поудобнее. А вторая, где у шершней гнездо, почему шевелится? Или у меня уже галлюцинации начались?

Наверное, все-таки не галлюцинации. Не знаю, сколько прошло времени, может, час, может, два, а только вновь полезли шершни из сумки. Как по команде. Хотя почему «как»? Уверен, что Прыткая ими командует, а своей воли у шершней нет. Они для нее больше, чем дрессированные собачки. Они ее часть. Тут явный симбиоз под полным контролем Прыткой. Шершни, пожалуй, без нее не выживут. Она их кормит чем-то и держит в повиновении для их же пользы.