Журнал «Если» 2008 № 05

— Это для вас — легкий. А я женщина, мне его не пошевелить.

Я знаю человеческую натуру. Если кому-то по меньшей мере трижды сказать одно слово, оно обретает силу… впрочем, об этом я уже вспоминал… Так вот, дура уже трижды назвала себя женщиной —

того и гляди, Бурый поверитКонечно, если ее отмыть, одеть в обычное платье, убрать эти страшные вороные космы, а главное — зашить рот воловьими жилами, она будет привлекательной женщиной средних лет, и какой-нибудь вдовый вечный подмастерье мясника или плотника обретет свое непритязательное счастье. Только теперь, насколько я понимаю, мужчины этой породы жениться не хотят — они и так могут прожить без забот.

Бурый молча выволок стенд в прихожую и начал пропихивать в дверь. Моя дура была наготове — сразу подтащила кресло поближе к окну, забралась на него и отдернула синюю в звездочках штору.

— Ой, блин… — прошептала она, подоткнула подол и поставила ногу на спинку кресла.

Я понял ее замысел. И ужаснулся последствиям.

— Стой! — закричал я, посылая голос в нужное место, чтобы добиться внятного эха. — Стой, говорю! ЗастрянешьЗвук был — вполне удовлетворительный звук, — но она от волнения и с перепугу, видимо, оглохла. Рама поднималась вверх, и дура, не рассчитав, навалилась пузом на подоконник и попыталась вылезти. Тут рама и рухнула ей на поясницу. Но даже если бы Машка чудом осталась висеть в воздухе — она все равно бы застряла, потому что человеку ее сложения изогнуться так, чтобы преодолеть эту щель, просто не дано.

Я окаменел, глядя на брыкающиеся ноги. Вошел Бурый — и тоже озадаченно на них уставился.

— Вот дура, — сказал он.

Ноги были приемлемые — такие не стыдно показать выше колена.

Моя дура нажила избыток плоти в щеках, груди, талии и заду, однако ноги как-то сберегла. Взгляд Бурого на них был уже более осмысленным, чем прежние его тупые взоры. Я даже подумал, что вся эта затея — ловушка на мужчину. Но отмахнулся от мысли — это было бы слишком разумно для моей дурехи.

Бурый неторопливо подошел, изучил обстановку, примерился и попытался выдернуть неудачницу из окна за талию, но получил удар пяткой в грудь и отскочил. Хорошо, что дура во время своей эскапады потеряла туфли — иначе лежать бы сейчас Бурому с каблуком в сердце.

Его лицо несколько оживилось. Я даже тревогу прочитал на не слишком высоком челе.

— Держи ее, держи! — крикнул я. — Уйдет вместе с оконной рамойИногда страшно хотелось поговорить, пусть хоть о погоде и ценах на дрова. Не то чтобы я ждал ответа от тех, к кому обращался, но если годами молчать — то и спятить недолго.

Пока я еще пребывал в своем уме. Сумасшедший призрак жил через дорогу — в телесной жизни он был монахом, теперь же вообразил себя уличным акробатом. Он нередко свешивался с крыши вверх ногами и заглядывал в окна последнего этажа. Мои же умственные способности не пострадали от времени.

Бурый молча смотрел на мою дуру. И даже щурился, что могло означать улыбку.

Входная дверь скрипнула, мы разом обернулись.

В прихожей появился монументальный дед с примотанным в области груди поверх застегнутого пиджака жестяным тазом. Зрелище было даже для меня жуткое — дед использовал длинные серые полотенца, вроде тех, на каких опускают гроб в могилу. А Бурый преспокойно смерил деда взглядом, решил, что опасности это полоумное чучело не представляет, и опять повернулся к окну.

— Тут целители принимают? — спросил дед.

— Тут, батя. Заходи, садись, — рассеянно ответил Бурый, примериваясь к ногам.

— Не могу, шайка мешает, — сказал дед и постучал в жестяной таз.

— Ну, стой…

Бурый зашел сбоку, что было разумно.

— Лови ее за обе конечности разом и дергай сильнее, — посоветовал я.

— Мне целитель нужен, врачи не берутся. У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит — занавеска шевелится, — сообщил дед. — Я им в поликлинике говорю: дырка сквозная, навылет, и из нее сзади наперед сифонит, со свистом, сам слышал. Они мне говорят: дедушка, мы дырок не лечим, ищи народного целителя. У вас-то хоть дырки лечат?

— Погоди, батя, — отмахнулся от него Бурый. — Видишь, тетка застряла.

Дед с пониманием оглядел ноги.

— Ничего, справная, — сказал он.

— То-то и оно. Ты, батя, погуляй немного, четверть часика, —

распорядился Бурый. — И приноси свою дырку.

Он уже был мне симпатичен своим непоколебимым спокойствием.

— Я схожу пива выпью, — подумав, решил дед и отбыл.

Бурый сел в кресло и молча уставился на мою дуру.

Политика правильная, подумал я. И даже сказал бы — единственно возможная политика. Дуре неудобно, страшно, больно — и долго ли она в таких обстоятельствах будет молчать?

— Да помогите же наконец! — взмолилась она. — Вы мужчина или где?— Брыкаться будете? — спросил Бурый.

— Не буду! Чтоб вы сдохлиНа такую любезность могло быть несколько ответов. Бурый избрал самый практический — потянулся к столику на колесах и включил электрочайник. Этим он без слов сообщил: буду комфортно ждать, пока ты не поумнеешь.

Если бы он знал ее так же хорошо, как я— Ну сделайте же что-нибудь! — опять заныла она. — У меня печень перехватило! Я же помру тут— Лягаться будете?