Журнал `Юность`, 1973-3

— Чего ты? — шепнула Наташа.

— Ничего. — Он чуть притянул её к себе.

— Ну, прямо… ничего… — Она плотно прижала ладони к его груди.

7

Андрей Золотов вышел из клуба и постоял, о ожидая, когда глаза привыкнут к темноте.

Хмель почти выветрился, и музыка в клубе звучала уже не для него. Он медленно зашагал в другой конец деревни, к дому стариков, вспоминая, как вспыхнул свет, как плясал Матвей Иванович…

Он старался не думать о Сметанине и Наташе…

«Уеду, — говорил он себе, — на море поживу… Там жара… Вернусь — и демобилизация…»

Он представил, как зелёный пассажирский состав отходит от перрона, набирает скорость под отдаляющиеся звуки полкового оркестра.

«А Сметанин дает… Скромняга, а углы на повороте режет… Знаем мы эти провожания…»

Но мечты о море и о демобилизации так занимали его, что особой досады Золотов не испытывал.

Старики уже спали. Андрей на цыпочках вошел в избу, взял рацию и прошел с ней в холодную половину дома, где почти весь пол был устелен мелко нарезанными для сушки яблоками; в темноте казалось, будто он светится; воздух был пропитан терпким ароматом.

Андрей прилег на низкий топчан, застеленный старым ватным одеялом, взял с пола кусочек яблока, пожевал. Яблоко было вялым и кислым.

Перед сном Андрей обычно напрягал память, пытаясь вспомнить, что было с ним до детского дома, хоть одну деталь… Ему казалось: раз глаза видели родных, уши слышали их, то должно же было это сохраниться где-то в сознании… Но и сегодня, как всегда, мелькали детдомовские дни, голоса, лица, улицы; затягивали в сон.

Разбудили его крики.

— Пожар! Пожар! — кричали женские голоса.

Андрей прислушался, вскочил, натянул на босу ногу сапоги и в рубашке выбежал на улицу. В рассветных сумерках посреди деревни пульсировало зарево. Андрей побежал туда. По дороге он нагнал Матвеи Ивановича.

— У Косых занялось… И то — сушь какая… Праздники, — приговаривал старик, задыхаясь на ходу.

Золотов, не слушая, обогнал его.

Фигуры людей метались на фоне пламени; вдруг огненный язык вырос высоко справа над крышей и будто прижал дом к земле.

— Доченька! — раздался хриплый женский голос. — Доченька!

Золотов увидел, как женщина в ночной рубашке заметалась у горящего уже крыльца. её удержали за руки.

— Ну-ка! Ты! — крикнул Золотов какому-то мужчине, который подбегал к дому с ведром, расплескивая воду. — Окати!

Мужчина неловко плеснул воду в грудь Андрею.

Золотов поежился.

«Холодная… Сейчас согреюсь…»

Он бросился к крыльцу, по дороге толкнув кого-то, кто пытался его удержать. ещё не чувствуя жара, метнулся сквозь огонь, на одном дыхании отыскал в сенях дверь, на которой пузырилась краска; ударил по ней сапогом и, сощурив глаза, прикрывая нос и рот мокрым рукавом, вошел в избу.

Все было полно дыма, где-то над головой гудело пламя, что-то потрескивало.

Кто-то слабо закашлял в углу. Андрей шагнул туда.

— Я здеся, — сказал тоненький голосок. — Дядечка…

Маленькая девочка сидела на комоде у зеркала.

Молча он схватил её одной рукой, огляделся, увидел открытый шкаф, свободной рукой вырвал из него какие-то платья, шубу…

«Сгодится!»—Андрей, уже задыхаясь от дыма, метнулся с девочкой и вещами к окну, ударом ноги вынес раму, кинув под окно вещи, прижал к себе девочку, так что она сказала «Ой!», встал на подоконник и выпрыгнул из окна с девочкой точно на шубу и платья.

К нему подбежали; слегка прихрамывая и никому ещё не отдавая девочку, он отошел с ней от дома.

Женщина в ночной сорочке налетела на него и вырвала ребёнка.

— Катенька… Катенька!.. — заговорила она, страстно покрывая лицо девочки поцелуями. Вдруг глаза её, и без того огромные, расширились, она втянула голову в плечи, огляделась и громко зашептала — Деньги… За корову… Деньги…

— Где?! — крикнул ей Золотов.

— В комоде… — Женщина села на землю с ребенком на руках. — В ящике, верхнем…

«Не надо бы… — мелькнуло у Золотова. — Ааа! Проскочу!» — мгновенно и весело решил он; не видя у кого, выхватил ведро, окатил себя с головы до ног, облизнул воду с губ и, оглядев дом, побежал к окну, из которого дым валил потише.

8

По низине заливного луга стлался густой, лекарственно пахнущий туман, из которого выступали островами старые темные вязы. С бугра была видна река на повороте. Туман над ней был разрежен и плыл, словно цепляясь за течение.

Чернел обрыв другого берега, над ним лес частоколом.

Сергей Сметанин по-над берегом возвращался в Елохово.

Он шёл легко, ему ни о чём не хотелось думать, только бы добраться до постели, сеновала ли — спать!

— Эй! — окликнули его неожиданно из-за высоких придорожных кустов. — Солдат, закурить будет?

У стоящих шалашом дощатых щитов снегозадержания лежали перед небольшим костром двое мальчишек лет по тринадцати. За дорогой по луговине ходили несколько стреноженных лошадей, временами, будто поочередно, тяжело вскидываясь. Рыжая кобыла с пшеничными гривой и хвостом стояла под седлом подле костра, отставив переднюю ногу и вытянув к земле шею, щипала придорожную траву.

Сметанин подошел к костру, присел. От ватников мальчишек горько пахло дымом, в их лица въелся загар.

— Здорово, гвардейцы, — сказал Сметанин. — Рано ещё вам курить…