Журнал `Юность`, 1973-3

Все в этом мире — только быть на страже —
Полным-полно своей, не привозной,
Ничьей и невостребованной даже,
Заждавшейся поэта новизной.

Герой Афонина приезжает в деревню к старикам родителям на лето, спит на сеновале, поправляет трухлявую крышу дома, помогает отцу, рыть колодец, пасет коров в очередь с другими крестьянскими дворами, косит сено, ходит в лес за груздями, разговаривает с деревенскими стариками и своими однолетками об их житье-бытье — словом, делает все то, о чем мы где-то читали, слышали или, быть может, сами видели — издали или поближе. А читать об этом не только не скучно, а радостно, потому что все тут и знакомо и понову.

Деревня, изображенная Василием Афониным, не та деревня русского Севера или центральных областей, к картинам которой мы привыкли, а сибирская, таежная, глухая, дальняя, где ещё и лоси, и тетерева, и калина, и малина — всего вдосталь. Автор чуток к природе, поэтической стороне сельского быта, заражает нас ею, но, к счастью, не впадает в слащавый идиллизм. Деревня перебирается в город, и горько смотреть одному из её сыновей (он тоже здесь ненадолго и завтра вернется в городское общежитие на 700 человек), как пустеют дома, зарастают тропы, валятся плетни и оплывают могилы на забытых кладбищах.

Все это на языке социологической науки называется «миграцией населения», и отчего это происходит, подробно рассказывает В. Переведенцев в статье «Из деревни в город», напечатанной в том же номере «Нашего современника».

Но у Афонина свой присущий искусству способ понимания. Первый признак художественности — безошибочная конкретность описаний, когда не только видишь, слышишь, но, кажется, кожей ощущаешь ранний холодок деревенского утра, вдыхаешь застоявшийся, теплый запах старой избы, а в непогоду чувствуешь тяжесть сапог с налипшей на них глиной. Только любовь зряча к той тысяче подробностей и оттенков, которых не оценит холодно скользнувший по всему и увидевший все «вообще» взгляд.

Вот отец готовит косу к работе: «Невысоко поднимая молоток, отец равномерно ударяет по лезвию косы, передвигая косу по отбою. Удары должны быть одинаковой силы, с легким потягом на себя, чтоб лезвие оттянулось, и осторожным нужно быть при этом, чтобы оно не треснуло, не вызубрилось».

Перед нами почти инструкция— как навести косу. Но без таких точных подробностей, без такой подкупающей конкретности современная проза не живет. Подробности сообщают притягательную поэзию простому рукодельному труду- и без них картина казалась бы условной, бутафорской. А рядом с этой дробностью и четкостью — крупный поэтический план, много воздуха, света, хотя бы в той сцене уборки сена, когда рассказчик, стянув макушки копен, спрыгивает со стога и на мгновение оглядывается: «А день стоит горячий, чистый, с паутиной. Пенные, взбитые облака застыли над нами. Меж березовых колков белеют овсы. Далеко просматривается вокруг. За рекой, в лощине, тоже мечут. Кто? Не могу разобрать.

Мне виден яркий платок на плечах женщины, стоящей на стогу, да изредка ветер приносит оттуда обрывки разговоров».

В таких случаях принято говорить о наблюдательности, но отчетливость и реализм описаний, какой мы находим у Афонина, даются только любовью к тому, что описываешь. И оттого — веники ли у него вяжут, стог ли мечут, поливают огород или ходят за скотиной — во всем, решительно во всем разлита поэзия сельского труда, ещё любимого и знакомого рассказчику памятью детства, но уже оставленного им. Он знает этот мир по себе, но уже получил возможность и со стороны на него взглянуть, как бы въявь прожить свои воспоминания. И дальний лес, и речушка с шаткими мостками, и тихие деревенские сумерки — на все хочется глядеть жадно, все собрать в памяти и унести с собой, будто в состоянии душевного восторга, о котором сказано в древнем тексте: «не насытится око зрением…»

Всякий, кто прочтет эту повесть, наверное, запомнит и мать в белом, с горохом платке, с рассвета и допоздна снующую по дому в бесконечных своих заботах, запомнит робкую просьбу её к сыну, почти уж обычай, первую и последнюю ночь не уходить на сеновал, а поспать в родительской из- бе; и отца, потерявшего ногу на войне, но справляющегося со всякой работой и даже косить ходившего — со стулом: подрежет рядок травы, встанет с костылями, передвинет стул и дальше покашивает… Запомнит гулянье на сельской улице и разговоры баб, подруг матери, о своих разлетевшихся детях.