Журнал «Юность» №07/2022

человек который падает на землю
не разбивается
земля вдруг становится сырой

земля сохраняет отпечаток его страдания

и страдание становится менее
концентрированным

В семнадцатом веке ностальгия считалась болезнью, потом, ближе

к двадцатому веку, веку революций и ускорения времени, о ностальгии стали
говорить как о коллективной неизлечимой болезни. Это тоска по дому,
которого ни у кого из нас не было. Пока мы тоскуем, мы останавливаем время
и таким образом сопротивляемся своей конечности.

иногда я чувствую себя бракованной

иногда я вдруг понимаю
что даже нереализованный потенциал
не так страшен
как приступы ностальгии
которые неконтролируемо активируют
какие-то мозговые центры
и вполне себе счастливый человек
начинает думать что после например детства
его жизнь абсолютно бессмысленна
она есть обман

тот промежуток между смертью социальной

и биологической
когда ты уже умер
но тебя зачем-то держат на аппаратах
чтобы отложить похороны
окончательное прощание

Но если бы это касалось моих родных, я бы до последнего шанса держала их

на всех возможных аппаратах.

детская дурная привычка ждать

что больной ребенок не произносивший
ни слова за несколько лет своей жизни
вдруг назовет тебя по имени
а мертвый после долгого твоего взгляда
откроет глаза и встанет

литература нужна

чтобы сохранить дом каждого человека
его родину
иначе ностальгия нас всех убьет
мы будем выбрасываться из окон
и падать друг на друга
и эти горки из страдающих тел/людей
станут современной понятной нам
вавилонской башней

на протяжении

всего существования человечества
мы все
всего лишь хотим
вернуться в свой дом
в свою занебесную область
к своему господу богу

(больше всего на свете я боюсь

отключения сознания)

Иногда у меня бывают периоды большой слабости, и я возвращаюсь к людям,

которые остались еще здесь, не умерли, никуда не переехали. Это мои
школьные учителя, певчие из церковного хора, учительница воскресной
школы. Когда я возвращаюсь, я чувствую себя невидимкой. Меня перестают
замечать – так и должно быть, но человеку нельзя об этом узнавать.

а на самом деле

наверняка же
там мы никогда не встретимся
и наши расставания здесь
это последние и единственные встречи
после которых не будет ничего

И с собой я больше не встречусь, и с учительницей воскресной школы я больше

не встречусь, и с моей мамой мы больше никогда не встретимся.

я никогда тебя не называла мамочкой

может быть только в самом начале

но мамочка

помнишь

я приходила к тебе ночью в слезах
будила тебя
и спрашивала не умрешь ли ты

мы никому об этом не говорили

но это продолжалось долго
даже когда я училась в университете

ты мне говорила что не умрешь

не оставишь меня одну
я заставляла тебя поклясться
и ты клялась

когда ты засыпала, я все равно плакала,

потому что ты умрешь, мамочка,
и мы с тобой больше
никогда не встретимся.