Журнал «Юность» №07/2022

Обжигает щеки леденящий ветер.
К пачкам из-под сока выстроились дети.
Помощь? Развлеченье? Главное, что будет
Птицам угощенье. Птицы – тоже люди.

Дворник, почтальоны и охранник хмурый

Кормят птиц батоном после перекура.
И никто не знает, что в ночи глубокой
Бабушка седая ходит той дорогой.

Озираясь, словно стыдно ей и страшно,

Собирает зерна в миску из-под каши.
Сварит, что досталось. На войне все средства…
Кто же знал, что старость будет хуже детства!

Всем помочь сумеем:

Голубю, синице…
А потом прозреем:
Люди тоже птицы.

ТОЧКИ

Крымское солнце целует машины в спину.
Черные точки стекла защищают от света.
Черные точки души защищают от света.
Все совершенное в зеркале заднего вида:
Ты, опоздавшее лето и солнце Крыма.

(Прим.: «ё» не проставлены специально)

ТАНЕЦ

Рабочий быт. Домашний быт.
Меня, как будто бы, знобит.
Как будто стар, как будто сед
В двадцать лет.

Дышал, дышал, не моложал.

Я рук людских немало жал.
Рвал на себе немало жил,
Но мало жил.

Я как дитя, пустой сосуд.

Я сны как молоко сосу.
В них есть и крепость, и река,
Нет языка.

Весь день к подушке «Не присло…».

Четверг, нечетное число.
И завтра снова к девяти
Идти.

Проза

Леонид Ильичев

Литератор. Публиковался в коллективном сборнике «Ковчег» (2019) и литературных журналах.

По маршруту восьмерки

Открытие мира

Мне три года и три дня, и это первое воспоминание хранится в моей памяти до сих пор. Мы живем с родителями, братом и домработницей на Моховой, в коммунальной квартире. Слева дом писателя Гончарова, с его тремя романами на «О», справа – композитора Даргомыжского, с оперой «Русалка», сзади – Фонтанка и Летний сад – привычная картина мира.

Мы с няней идем вперед, к Цирку, к улице Белинского, мимо ТЮЗа – бывшего Тенишевского училища (привет Мандельштаму и Набокову). Идем рядом, но когда у заброшенной церкви я вижу толпу, няня хватает меня за руку. Высоко на доме напротив, через улицу, большая черная тарелка радио вещает тяжелым голосом диктора. Оглядываюсь вокруг и вижу: многие женщины плачут, а немногие мужчины – без шапок. Шапку я снимать не хочу, но думаю: «Надо заплакать на всякий случай», – и плачу. Происходит это, как я позже определяю, 6 марта 1953 года. Умер Сталин.

Похоже, я уже знаю, от кого зависит наша жизнь, потому что второе воспоминание такое: лето, старший на девять лет брат стоит возле газетного щита, я – рядом. Щит большой, на нем должны уместиться восемь полос газеты «Правда». Брат смотрит на фотографию человека в пенсне, это Берия, большой вождь. Третье воспоминание: мне уже ближе к четырем, зима, холодно, снова щит с газетами, брат читает и говорит: «Берия расстрелян как английский шпион», а я вспоминаю прежнюю фотографию, лицо в пенсне, и удивляюсь: почему шпион. Я знаю про Англию, там живет бабушкина сестра.

Потом – провал в воспоминаниях, после пяти я помню, как мне кажется, все. Ну, если не все, то многое, и многое же понимаю. Не понимаю только тех взрослых, которые сюсюкают со мной и разговаривают, как с маленьким, но я делаю вид, что мне это безразлично.

Картина мира проявляется, как переводная картинка. Со смерти тирана начинается моя осмысленная жизнь. Мне повезло, это случилось в моем бессознательном детстве. Наше поколение все же не знало такого всепожирающего страха, как те, кто помнил его живым.

Раскинулось море широко…

Мне шесть с половиной лет, и родители надумали отдать меня в музыкальную школу.

Петь я давно учусь у домработницы Шуры. Помню, как она ставит на дощатый пол нашей коммунальной кухни скамеечку – это для меня, а сама садится на табуретку, в ногах у нее помойное ведро, рядом на полу – эмалированная миска. Шура берет в одну руку картофелину, в другую – нож, начинает чистить и поет:

Каким ты был, таким ты и остался,
Орел степной, казак лихой!