Работаем. Но – тайно. Да и я, Сочинитель, формально погиб в автокатастрофе, чтобы не погибнуть на самом деле, – желающие бы нашлись, а это подорвало бы престиж «Уложений». Теперь я – крупнейший специалист (тщеславию все же надо кинуть кусок) по «позднесоветской литературе», особого внимания в наши дни, когда и классику-то уже забыли, не привлекающей.
В таком качестве я и сыскал (слово подходящее?) любовь Анжелы. А она – сыскала любовь мою? Скользкий вопрос. И даже тревожный. Уж больно ласковая сейчас – такой еще не была никогда. Хочет любви? А зачем? Да для «Потери близкого человека», мне кажется. И кто «баллотируется» на «близкого»? Да я – а кто же еще! Больше некому. Умею «влипнуть»! Кстати, без «потери близкого человека» и на работу ответственную не берут. Человека без страданий – и чужие страдания не проймут. И уж тебе, автору «Уложений», стыдно уклоняться от бед. И не уклонялся, красиво погибал. Но что-то в этот раз не хотелось. Какие мы «близкие люди»? Не о чем говорить, кроме как о бонусах. Не хочу погибать непонятно за что. Трагедии все давно уже превратились в фарсы, для облегчения школьной программы. Вот тезисы «лучших» сочинений, отобранные комиссией, в которой я, кстати, был:
Какие сочинения – такая и любовь. За что же страдать, какие «близкие люди»? За кого гибнуть? Бежать!
Звонок в дверь. Вот он, момент!
– Кто там?
– Две пиццы! Получите.
Пора.
– Какая, на фиг, пицца? Я заказывал драники! Ухожу!
– Ну, может быть, пицца? – Анжела хватала меня за руки.
– Ну уж нет! Чтобы меня так унижали в моем доме – этого я себе не позволю!
Такие неуклюжие фразы стали нормой. Сымитировал неплохо. Быстро оделся.
– Ты куда?
– Туда, где меня уважают!
Адреса не указал. Поскольку его не знаю. Выгреб все из холодильника в пакет.
– Просрочка! – пояснил.
Чтобы не упрекала в жадности. Мобильник незаметно положил в стол.
– Прощай!
Настоящие слезы (и у меня, кстати). Вскочил в лифт – и сразу же заиграла задушевная музыка, и проникновенный голос (мой) прочитал:
Еще пять этажей!
– Чушь! – вырвалось у меня. – Песен у меня много сложено, а вот любви – нет!
– Как же вы так? – спросил лифт, уже от своего имени.
– Тебе не понять! – воскликнул я.
Секундная задержка – но это меня и спасло. Перед раскрывшейся дверцей лифта просвистел какой-то тяжелый предмет и, подпрыгнув на кафеле, развалился на части. Так с десятого этажа.
– Ну, ты выходишь – нет? – прохрипел лифт.
Обиделся на меня. Но жизнь спас. Поэзия спасла.
Я разглядывал «взорвавшийся снаряд». Что это было? Ракета ближней дальности? Или, может быть, голова Анжелы, отвинчивающаяся? Бросила ее в меня, как упрек. Тяжелый упрек! И ушла из жизни. Хоть и не близкий человек! Но нет. Не похоже. Цвет не тот. Голубой. Так… Помойное ведро! Помойным ведром хотела меня убить! Такую вещь – и не пожалела, для не близкого человека! Срочно валить. В доме и потяжелей вещи есть.