Читаем Журнал наблюдений за двадцать лет полностью

Второй-был личностью весьма незаурядной. Высокий, с тёмной чёлкой и бородкой «а-ля Троцкий», именовался всеми как «Вовочка». Это потому, что в неформальной обстановке разговаривал исключительно на матерном языке. И в этом он был просто великий спец. Однажды по просьбе одного из студентов Вова написал обычным текстом скабрезное выраженьице на двойном тетрадном листе. Прямо-мастер матерщины. Будучи фанатом тяжёлого рока, он с юности старался подражать маргинальным молодёжным субкультурам того времени. После школы Вовочка легко поступил в один приличный ВУЗ в областном центре, то есть мозгами он обделён явно не был. Через полгода его выгнали, сразу же после первой сессии. Из-за того, что всю осень он беспробудно пьянствовал и не ходил в институт. Придя к нам, он, естественно, учился великолепно, и это сильно контрастировало с его пьяными выходками. Преподаватели всё терпели, и учёба у Вовочки проходила вполне годно. Правда, всем этот балаган под конец уже начал надоедать. Как «вишенка на торте» перед одной из последних лекций пришедший учитель с хитрым видом сообщил, что Вовочка ещё долго не придёт на учебу, так как лежит в хирургии. На все наши вопросы он лишь хихикал и наотрез отказался сообщить подробности. Но наш город маленький и быстро все узнали, что Вовочка оказался большим любителем гомосексуальных оргий под тяжёлый металл, с обильным распитием крепкого спиртного. Короче, зашивали ему задний проход. Ходить на практику в такой компании у меня желания никакого не было. Тем более-что выписавшись из больницы, пить Вова стал ещё больше. Учёба пошла вниз, но не желая портить статистику-преподаватели тащили его как могли. Ладно, думал я, лишь бы работать с ним потом не пришлось.

Третьей-оказалась девушка, вполне симпатичная невысокая круглолицая блондинка, до этого ничем не отличившаяся. Звали её-Яна Алешкович. Тихая и спокойная, она добросовестно посещала все занятия и была на хорошем счету. Я сразу решил: Андрей, наверняка, ухватится за Яну и будет при любом удобном случае будет подкалывать меня неизбежными проблемами из-за приставленного ко мне охламона.

Незаметно пролетела осень и в начале декабря 1997-го года мы вчетвером явились к Главному врачу психбольницы для распределения по объектам. Естественно, в 9-30 утра Василия Семёныча еще не было. Наша компания расположилась в уже знакомом мне холле на стульях. Я тут же заметил, как Андрей с Вовочкой как-то заговорщически начали перешёптываться. До меня дошли слова:

– Слышь, ну нахрен этих чмошников, давай вместе держаться…

– Конечно, я уж сам хотел это перетереть…

Моё настроение заметно улучшилось и я, довольный такой удачей, стал осматривать окружающую обстановку периодически переглядываясь с Яной, которой было явно скучно. Место секретаря по-прежнему было пустым. В стоящей на столе печатной машинке торчал какой-то недоделанный наполовину документ. В дверной проём холла неожиданно заглянула какая-то серая кошка и испугавшись нас убежала прочь. Тут я заметил в углу блюдечко с молоком, которое, видимо, и было налито для неё. Ну, думаю: «Ладно тут хоть куры не пасутся». За тонкой стеной была бухгалтерия, откуда доносились разговоры сотрудников, собравшихся, по всей видимости, на утреннее чаепитие. Был отчётливо слышен звон посуды и шелест разворачиваемых конфет. Наконец, где-то на улице, громко хлопнула дверь подъехавшей машины, и мы поняли, что это – приехал Главный. По коридору раздались шаги. Это был действительно он. Высокая фигура в том же потёртом костюме заглянула в соседнее помещение. Громким голосом главврач спросил:

– Яйца нужны кому?.. Какие… куриные, разумеется, мои – слишком драгоценны чтоб их предлагать.

– Конечно нужны… а вы ещё молока обещали привезти…

– Молоко вчера было, ты где ушами хлопала в это время? Теперь – можешь разве что соседку свою подоить за вымя, сейчас я тебе покажу даже как… – Далее раздался дружный женский смех. – …сейчас Настасья принесёт корзину, готовьте тугрики. Ко мне тут балбесы какие-то должны прийти, надо их послать будет куда подальше, на практику, например…

Зайдя в помещение, где мы находились, Василий Семёныч с невозмутимым видом открыл свой кабинет и бросил нам: «Ну, чего расселись, заходите сюда, располагайтесь, как дома». Мы вошли и сели за длинный стол в виде буквы «Т» заканчивающийся рабочим местом руководителя. Вовочка, видимо, восприняв слова начальника напрямую-вынул из ниши стола стул и поставил его на свободное пространство кабинета. Затем – гордо воссел, положив ногу на ногу. Даже видавший виды Василий Семёныч удивлённо посмотрел на него, но ничего не возразил.

– Ну, сюда дорога вам заказана, поэтому – отправляйтесь на ***ную улицу, там увидите длинный дом казарменного типа. Спросите у каких-нибудь местных алкашей: «Где тут амбулатория?». Они там это место хорошо знают. Зайдёте, подниметесь на второй этаж и найдёте там старшую сестру, есть там бабка одна; древняя, как говно мамонта. Она скажет – кому куда идти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное