Журнал Наш Современник №10 (2002)

И все-таки я не просился наверх. “Верх” сам меня позвал, хотя мог бы, пожалуй, позвать министра. Однако ему был интересен взгляд независимый, незашоренный, нестандартный. Та встреча до сих пор жива во мне, как эталон неформального интереса к проблеме — она продолжалась три часа сорок минут, и в ней принимала участие Людмила Сергеевна, жена Председателя, что уже само по себе было необыкновенно. Попросту говоря, мне открыли дверь — и дальше я излагал свои взгляды перед клубом Раисы Максимовны Горбачевой, на Президиуме Совета Министров СССР; наконец, Горбачев пригласил выступить на Политбюро ЦК КПСС. Это было везенье и, как я понимаю, не столько мое, сколько идей, которые я излагал.

Среди них был целый пакет, посвященный сиротству.

Принятые государством под свою опеку в годы Гражданской, а потом Отечественной войн, подзабытые и подзапущенные в годы Хрущева и Брежнева, дети-сироты к началу реформ нуждались в государственной поддержке, усилиях власти. Однако этого уже недоставало.

Хромота системы становилась все очевидней. Мне, — и слава Богу, что эту точку зрения сразу же, с предельной трезвостью разделил Николай Иванович Рыжков, — было очевидно, что государство в одиночку не разгребет сиротство. Я прокламировал простецкую житейскую идею: власть, имея в виду директоров и воспитателей сиротских заведений, не в силах пройти вместе с воспитанником отрезок жизни между окончанием заведения и становлением ребенка — образовательным, финансовым, бытовым. Что налицо люфт, тот самый дефицит любви, которого нет в обычной нормальной семье. Что, оглядевшись вокруг, надо выдвинуть новую систему заботы о сиротах, строящуюся не на одной точке опоры (государственная ответственность), а на двух (государственная и человеческая обязанность).

Как это сделать?

По “Известиям”, где не раз на эту тему выступала уважаемая мной Елена Сергеевна Брускова, и по иностранным источникам, я был достаточно осведомлен об австрийском — теперь мировом — опыте “Киндердорф-SOS”, чуть позже изучил чехословацкую версию “детских деревень”, несколько измененную, и во время первой же встречи с Н. И. Рыжковым предлагал хотя бы просто открыть двери этой международной организации. Чуть позже по моему письму в правительство было выпущено специальное решение на эту тему, так что я — ярко выраженный сторонник “деревень”, хотя уже тогда знал, как недешево стоит их строительство, догадывался, как трудно будет двигаться этот проект, переведенный на нашенские рельсы — на наши деньги, помноженные на наши проблемы... Все больше и больше мной овладевала идея отечественной версии уже не деревень, а созданных по всей стране и вписанных в инфраструктуры городов и селений семейных детских домов.

Были и другие, социальные отличия. Например, я убежден, что идеальный вариант защиты сироты — полная, полноценная семья, где есть и мать, и отец, и братья-сестры, в отличие от пусть и верной, поддержанной экономически и нравственно, но “наемной” матери-одиночки. Как бы ни было велико женское материнское чувство, оно походит на однокрылую птицу.

Нет, у птицы должно быть два крыла!

7

 

Подготовка постановления Правительства СССР о детских домах семейного типа началась сразу после создания Советского детского фонда, поздней осенью 1987 года, и в 1988 году оно было принято, параллельно, между прочим, распоряжению Совмина о “Киндердорф-SOS”.

И здесь впору покаяться. Слова “детский дом семейного типа”, так сказать, организационное определение, принадлежат мне, то есть Детскому фонду, и это ошибочное определение. На первое место в нем вылезают слова “детский дом”, хотя априори подразумевалось и речь шла о прямо противоположном — не о детском доме, а о семье, которая принимает на себя обязательства и равные обязательствам детского дома, и намного превосходящие их.

Превосходство это постановлением не описывалось — это было невозможно, но подразумевалось. Описывалась-то как раз семейная обстановка, которой должен отличаться этот детский дом семейного типа от обычного детского дома. Но устанавливалась и общность — государственное финансирование детей, их питания, одежды, образования, зарплаты для матери-воспитательницы, ее социальные и трудовые гарантии — стаж, непрерывность педстажа, оплачиваемый отпуск и т. д. Словом, при подготовке решения мы были озабочены не столько “филологией”, сколько социальными условиями, и — промахнулись. Особенно ярко этот промах выразится в наше время, в обстоятельствах, когда смысл отступает перед бессмыслицей буквы.

На самом деле, это и звучало разговорнее, мы учреждали семейные детские дома (СДД). И хотя этот термин тоже не вполне точен, все же он ближе к истине: ведь полноценная семья со своими детьми, мамой и папой, принимала под свое крыло сразу не меньше пяти детей, и государство признавало это — тогда! — работой.

А работа-то какая! Не с 9 до 6, а все сутки напролет; даже во сне родителям новым снятся бесконечные заботы — что не выстирано, какие уроки не готовы, какие заботы не исполнены!