Журнал Наш Современник 2007 #5

Но к радости этой невольно примешивается горечь от неосуществившихся проектов программы “Возвращение”. Причиной этих “поражений”, как ни странно, стала далекая от культуры политика, проводимая главным руководителем фонда - академиком Лихачевым, назначенным горбачевской семьей на должность “совести нации” и сыгравшим в тогдашней антигосударственной деятельности реформаторов роль второй “берлинской стены”. “Пятая колонна” нашла поддержку и среди части фондовских функционеров. Ни принципиальный заместитель председателя Г. В. Мясников, ни умудренные гражданским и государственным опытом члены Президиума В. М. Фалин и владыка Питирим не могли противостоять далеким от культурных деяниям “злых мальчиков”, пользующихся доверием всесильного академика. Глянцевый журнал “Наше наследие”, в редколлегии которого, к стыду своему, я несколько лет состоял, ежегодно получал от горбачевских щедрот около миллиона фунтов стерлин-гов (!). За такие деньги в лучших отечественных типографиях можно было издавать пару десятков журналов. Однако его главный редактор, заручившись высочайшим согласием, переводил государственные миллионы международному спекулянту Максвеллу в Англию, чтобы ежемесячно, ценой огромных затрат, таскать двухсоттысячные тиражи из-за трех морей в Москву. Вспоминается, как хладнокровно были сорваны акции по возвращению в Россию художественного наследия Зинаиды Серебряковой и Михаила Вербова, не дали устроить в Москве выставки прекрасного художника Федора Стравинского и показ уникальной коллекции Георгия Рябова, собравшего в Америке редкие произведения русского искусства. Список прочих деяний руководителя Советского фонда культуры, подкрепленный официальными документами, занимает увесистую папку в моем архиве.

* * *

Впечатления и опыт, накопленные за годы работы в Советском фонде культуры, окончательно убедили меня в том, что перестроечная кампания, лихорадочно и предательски проводимая Горбачевым вместе с шеварднадзе-яковлевским окружением, - не что иное, как завершающий и особо трагический этап революционного уничтожения России, проводившегося еще в 20-е годы, прежде всего ее духовной и культурной составляющих. Снова зачастил в Москву презираемый в Америке спекулянт Хаммер, обласканный нашими партийными генсеками, а вслед за ним замаячила фигура его способного ученика Сороса.

Вред, нанесенный в самых различных областях отечественной культуры и науки российскими клевретами международного барышника, сравним разве что со всеразрушающими подвигами “комиссаров в пыльных шлемах”. Одни “асмоловские” учебники сделали целое поколение школьников “иванами, родства не помнящими”, считающими отныне победителями нацистской армии американцев и их западных соратников.

“Демократические” издания работали во всю мощь, вливая в сознание ждущих коренных перемен советских людей потоки исторической лжи, увенчивая лаврами героев и мучеников машинистов “красного колеса”, каковыми, безусловно, были Бухарин, Тухачевский и другие душители русской идеи, осквернители народной памяти. Несколько раз встречался я тогда в Париже с Владимиром Максимовым и показывал на Центральном телевидении наши беседы. Человек, лучшие годы отдавший борьбе с коммунистическим режимом, с нескрываемой печалью и разочарованием говорил о последователях Троцкого и Бухарина, всех этих бракоразводных юристах и торговцах цветами, как он их презрительно именовал, ведущих вместе с Горбачевым и Ельциным, ненавидящими друг друга, огромную страну к гибели. Наблюдая за происходящим с щемящей душу тоской и предчувствием обвальной катастрофы, ни на минуту не обманулся я фарсом, хитренько срежиссированным Горбачевым и бездарно разыгранным Ельциным у стен Белого дома и американского посольства в августе 1991 года. Увидев сразу после окончания позорного балагана разгоряченных его участников, записавших себя в передовые ряды культурной элиты, в концертной студии “Останкино”, где делились портфели и имущество, принадлежавшие народу, окрестил я ту эйфорию “пиром победителей”. В тот же вечер случайно оказался я на пышном ресторанном банкете, где один из прошлых посетителей моего “бункера”, не заметив неугодного свидетеля, истерически восклицал: “Ура! Мы победили! Теперь наш черед пользоваться благами жизни!”