Журнал Наш Современник №4 (2003)

И, может быть, именно поэтому те офицеры и генералы, которые и дальше собираются торговать с чеченцами ходовым товаром жизней русских солдат, и добиваются, как показывает ход судебного процесса, еще упорнее, чем сами родственники Эльзы Кунгаевой, обвинения и осуждения полковника Буданова.

— Я уверена, — говорит Любовь Васильевна, — если бы тогда подняли шум: “Как же так!” (ведь взяли их на территории Ингушетии) — ребята остались бы живы... Когда 26 февраля я приехала в часть, передо мной извинились и сказали, что в суматохе не разобрались сразу, погорячились. На самом деле там все было настолько очевидно, что даже спустя две недели после этого происшествия снегом не до конца засыпало пятно крови на дороге. Видны были там следы борьбы... Наблюдающий видел, как в три часа подъехала к блокпосту “скорая помощь”, он даже слышал крик: “Помогите!”. После этого — тишина. Никого почему-то это не взволновало, не был поднят по тревоге отряд. В четыре часа утра пошли менять ребят, а когда пришли, их уже не было...

Сейчас, исходив всю Чечню, Любовь Васильевна утверждает, что ее сын попал в плен по халатности офицеров.

— После того, как Женю взяли в плен, — говорит она, — все изменилось. Будку отодвинули немножко вглубь от дороги, подальше, выкопали по окопчику возле нее, наверху на будке поставили пулемет, а рядом — БТР для огневой поддержки. Почему надо было потерять четырех солдат, чтобы поступить именно так, как надо было поступить с самого первого дня? Если у командиров не было ни ума, ни сердца, ни какой-то ответственности за судьбу солдат, то хотя бы посмотрели, как укреплены были другие заставы... Я проехала по всем заставам — да там целые укрепрайоны были, там были блиндажи, бревна, мешки с песком... Почему нельзя было сделать так и в Галашках?

 

На эти вопросы Любовь Васильевна ответа не получила.

Не получила она ответа и на вопрос о том, где ее сын.

Кроме извинений за путаницу с телеграммой и пожимания плечами, Любовь Васильевна ничего больше не сумела добиться от людей, приказам которых еще несколько дней назад беспрекословно повиновался ее сын...

Страшная мысль, что Евгению не на кого надеяться, не от кого ждать помощи, поразила ее. Командование заставы даже ночлега не предложило матери, проехавшей тысячи километров, и в тот же день она уехала из Галашек во Владикавказ.

3

 

— Будь на то моя воля, я бы все военкоматы пропустила через стиральную машину... — говорит Любовь Васильевна. — Всех — от генералов до полков­ников... В армию они забирают бегом. А потом матери никто не ответит, где ее сын, что с ее сыном...

Горькие слова...

За ними — круги чеченского ада, через которые шла Любовь Васильевна в поисках сына.

 

Здесь, хотя это и нарушает динамику повествования, надобно остановиться и попытаться представить себе, что должна была чувствовать тогда Любовь Васильевна Родионова.

Вот получила она телеграмму о дезертирстве сына. Всю неделю бегала по знакомым, занимала деньги на поездку в Чечню... Собрала пять миллионов (счет идет в тех, еще недоминированных рублях). Поехала...

Приехала, чтобы услышать извинения, дескать, неувязочка вышла. Ваш сын не дезертировал, он — в плену... Никаких объяснений, никаких обещаний, никакой помощи...

И никаких знакомых вокруг.

Несколько дней Любовь Васильевна обивала пороги во Владикавказе. Обратилась даже в комиссию по урегулированию осетино-ингушского конфликта...

Наконец ей объяснили, что есть комиссия по розыску военнопленных в Ханкале и Родионовой надо зарегистрироваться там. Когда Любовь Васильевна приехала в Ханкалу, оказалось, что комиссий таких целых три...

Была общая комиссия по розыску военнопленных...

Была комиссия от МВД по розыску военнопленных ...

Была своя комиссия и у пограничников...

И работа в этих комиссиях тоже шла очень активная. Одни комиссии организовывались, другие реорганизовывались, а в свободное от организаций и реорганизаций время занимались поиском военнопленных.

Искали так: родители пропавших солдат отыскивали посредников, которые за немалые деньги приносили к КПП в Ханкале вести о захваченных в плен русских солдатах.

В Чечне похищение людей было поставлено на промышленную основу, и на все имелся прейскурант.

Столько-то стоил человек... Столько-то — его труп... Столько-то — извес­тие, что сын жив... Столько-то — письмо от него или фотография... Можно было купить и видеозапись... Ну а купив информацию о нахождении сына, можно было обратиться в какую-либо комиссию по розыску военнопленных или во все сразу, зарегистрироваться там и ждать, что его обменяют на какого-нибудь осужденного в Москве или Петербурге чеченского бандита.

Если бы Евгений Родионов был другом Бориса Березовского, коррес­пондентом НТВ или хотя бы каким-нибудь генералом или представителем президента, его бы обменяли. Но он был простым солдатом, а на простых солдат чеченских бандитов в лагерях и изоляторах России не хватало...

 

— Понадеявшись на эти комиссии, я упустила время... — признается Любовь Васильевна. — Надо было сразу искать самой...

Впрочем, это ведь легко сказать — искать самой...