Журнал Наш Современник №8 (2001)

Подправив дела, С-13 отправилась на базу. По пути ей встретился крейсер “Штойнбен”, который она потопила. За лодкой начала охотиться немецкая подлодка, и в этой охоте “Маринеско проявил завидное хладнокровие, что аналогов трудно сыскать”, — пишет Титоренко. Четыре часа “немец” гонял безоружную подлодку по Балтике. По словам автора: “Этот бой заслуживает быть вписанным в учебники подводников разных стран и народов как один из самых интенсивных и настойчивых”.

Для тех, кто не знает морской специфики, но ценит удаль, находчивость, мужество, смекалку: возвращаясь на базу, лодка С-13 была неопознанной. С двух сторон по ней начали молотить глубинными бомбами. Маринеско дал приказ: “Срочное всплытие!” — и, вынырнув между двумя катерами, которые охотились за ним (чтобы они не могли открыть огонь друг по другу), заорал матом с капитанского мостика. Для обоих сторожевиков этот крик стал русским паролем.

Немного о “крамольной” части биографии героя: работая завхозом в Институте переливания крови, он, по устному разрешению начальника, развез сотрудникам разлагающийся в брикетах торф — для отопления квартир. Нагрянула проверка, начальник отказался от своих слов и подал на завхоза в суд. Приговор суда — три года колымских лагерей.

Всю жизнь Александр Маринеско прожил по русской пословице: где трусу по уши, там удалому по колено, но непризнание и забвение сломили и его. Книга Н. Титоренко — это и земной поклон Герою, и увековечение его подвига, и наше общее “прости”!

Вячеслав Морозов

В.Винников • Прекрасный знак беды (Наш современник N8 2001)

ПРЕКРАСНЫЙ ЗНАК БЕДЫ

 

Вера Галактионова. Слова на ветру опустевшего века.

М., Академия поэзии, Московский писатель, 2000

“Есть некая закономерность в том, что меньше всего внимания уделяется самому, пожалуй, опасному из разъедающих нашу жизнь дефицитов — дефициту будущего. Воспитанные на “чувстве уверенности в завтрашнем дне”, мы почти не замечаем, как наше будущее сжалось до этих дней, недель, месяцев, максимум — нескольких лет. Время утратило свою бесконечность, стало дробным, локальным. А раз так, то и деятельность свою человек начинает строить, исходя из неминуемо ограниченных, сиюминутных, утилитарных целей — целей “завтрашнего дня”...”

Сегодня, через одиннадцать лет, я уже хорошо понимаю, в чем был прав, в чем солгал этими словами. “Будущее сжалось...”, “время утратило свою бесконечность...” — как будто и время, и будущее существуют и действуют сами по себе, отдельно, независимо от людей, от каждого из нас. Субъективация объективного, понятий в том числе, — излюбленный, между прочим, прием постмо-дернизма... Как давно это было: и программа “500 дней”, и газета “День”, — летучее, как хлороформ, эфир или иной веселящий газ, время до расстрела Дома Советов.

А после оно, это ельцинское время, сконденсировалось, “загустело”, coгласно пророчествам поэта, стало вязким, тягучим, как жевательная резинка, и оттуда начали выдуваться-лопаться всякие олигархические “бабблы”. Наверное, вскоре время над Отечеством нашим совсем уж затвердеет, как льды Баренцева моря над погибшим “Курском”. Ведь каждое “агрегатное состояние” времени отличается от иного своей структурой, а значит — и внутренней мерой. Так вот, эта мера ощутимо меняется, и не только перелом “миллениума” причиной тому.