Журнал Наш Современник №11 (2002)

Почему-то выходит так, что враг лучше чувствует суть явления, чем те, кто связан с ним тысячью связей. О разрушенном — не без его помощи — обществе еврейский миллиардер отзывается с ненавистью и восхищением: “Единство неизменного общества можно сравнить с единством живого организма” (С о р о с  Д ж.  Советская система: к открытому обществу. Пер. с англ. М., 1991). Мы-то думали, такой была Московская Русь времен допетровских. А это о нашем с вами житье-бытье сказано. Может, со стороны и впрямь виднее…...

Но Сорос пришел к нам не для того, чтобы умиляться. Он ставит вопрос ребром: или — или. “Единство органического общества враждебно другому типу единства — единству человечества”. Согласитесь — не слабо! С такой несокрушимой чванливостью высказываются только хозяева жизни.

Как явствует из его сочинения, Сорос понимает под “человечеством” собрание индивидов-атомов, связанных правами частной собственности и множеством юридических актов. Это и есть  г р а ж д а н с к о е  (оно же открытое) общество.

Далее миллиардер начинает рассказывать о себе, безбожно преувеличивая свою роль в развале советской системы. Читать его книгу становится неинтересно.

Обратимся к источнику не менее авторитетному — резолюции Генеральной Ассамблеи ООН. Дабы неофиты свободного мира не очень путались в его устройстве, Генеральная Ассамблея 20 февраля 1993 года разъяснила, что в основе его лежит принцип т о л е р а н т н о с т и. “Толерантность, — говорится в документе, — взаимное признание и уважение, способность жить вместе и вести диалог — это прочная основа существования любого гражданского общества” (Л е в и н  Л и а.  Права человека. Вопросы и ответы. Пер. с англ. М., 1997).

В сущности, это понятно: атомы-индивиды, да еще частные собственники, способны горло друг другу перегрызть или перестрелять друг друга, что частенько случается в Америке. Чтобы обеспечить личную (и общественную) безопасность, надо принудить их уважать окружающих, воспитать “способность жить вместе”. (Не правда ли, очаровательно? А что вы хотите, если органическое единство, в котором такая “способность” дается от рождения, разрушено…...)

Впрочем, когда еще от ближнего дождешься уважения. “Взаимное признание” подменяется всеобщей анонимностью. Чтобы никого не обидеть, не следует говорить о том, что отличает одного человека от другого. Толерантность выражается в   с и с т е м е   т а б у.   Нельзя говорить о различиях религиозных (вы можете напороться на мормона, буддиста или, чего доброго, служителя Иеговы), социальных (вдруг бедные озлятся), о сексуальных предпочтениях (ляпнешь что-нибудь о “голубых”, а собеседник окажется гомосексуалистом). А главное — нельзя говорить о   р а з л и ч и я х   н а ц и о н а л ь н ы х.   Это табу соблюдается особенно строго.

От себя замечу, что такое положение вызывает некоторое смущение у русского человека, видимо, не до конца изжившего косную органичность. Ну скажите на милость, почему негра нельзя называть негром? Араба — арабом. Еврея — о, лучше и не пытаться! А если все-таки попытаетесь, то западные собеседники досадливо передернутся, как будто вы допустили вопиющую бестактность. Разве что вам попадется какой-нибудь европейский националист — тот закивает, почему-то оглянется по сторонам и зачастит полушепотом: “Что вы! У нас об этом говорить не принято...…”

Ну а мы все-таки поговорим. Воспользовавшись правом новичков в “школе демократии”. О толерантности — как принципе и о национальной проблеме — как о реальности. Об этой антиномии гражданского общества, способной взорвать его . Ибо дело, конечно, не только в том, что араба нельзя назвать арабом. А в том, что при такой системе запретов невозможно не только решить, но и обозначить проблему арабского присутствия в Европе, где Марсель или Роттердам уже превращаются в мусульманские города.

Помнится, в одной из теледискуссий я выступал за сохранение графы “национальность” в новом российском паспорте. Как же накинулись на меня участники передачи: пережиток Административной системы! образчик русского шовинизма! Чего только не кричали. И главный аргумент — в цивилизованном мире гражданство автоматически определяет национальность. Во Франции, например. Алжирец, сенегалец или желтолицый выходец из Вьетнама, получив гражданство, становится французом. Это так называемая   г р а ж д а н с к а я   н а ц и я. Образцовое всесмешение людей, в котором в обмен на утрату национальных особенностей предоставляют равные юридические права.

На Францию ссылались особенно часто. Первая демократия Европы и сегодня считается примером гражданского общества. Конституция Республики   о т к р ы- в а е т с я   статьей, запрещающей дискриминацию по “происхождению, расе и религии”.

Во Франции и полыхнуло. Взрыв страстей на исходе апреля — и долгое эхо, не умолкавшее много недель! Панические заголовки. Комментарии, где растерянность порождала злобу, а та превращалась в страх. Судейский металл в голосах телеведущих.