— Долю мою не вам выбирать. Занимайтесь своим бытьем. Я без ваших указов решу, где мне добро, а где зло.
Ковырнул Добрян землю лаптем и спросил, не подымая глаз:
— Ладно, голоден ты. Но пошто глумился над Бобынею? Жизни своей научить сулил?
Тут уж я до конца уверилась, что в змие Мечислав живет. Потому как ухмыльнулся Аз лишь одной стороной пасти.
— Кривдой попрекаешь? Ты, когда бежал сюда, меня разглядеть успел?
— Успел.
— Сколько шей насчитал безголовых?
— Две.
— Сызнова сочти.
Добрян зыркнул опасливо. Удивился. Задумался. А потом — я глазам не поверила — улыбнулся, подошел к змию ближе:
— Коли тебе надобно — ешь!
Оторопел Горынич. Шеи выстроил одну к одной, застыл частоколом. Наконец, шевельнулся Аз:
— Иди, Добрян, в село. Сыт я тобой по горло.
Растерялась я. Да и Доба поначалу не понял. Но судьбу вдругорядь решил не пытать — повернулся, пошел было, да встал. Постоял, воротился и спрашивает:
— Расскажи на дорогу еще одно.
— Экий ты наглец. Ну, спрашивай.
— Слыхал я, что не ешь ты дев наших. Так пошто они тебе? И почему назад не вертаются?
— Так и быть, поведаю. Чтоб голову взрастить, нужна мне кровь лунная, мужиком не порченая. От одной девы — одна голова выходит. После вольны они идти, куда хотят. Да вот в селе родном жизни не будет. Не будет ведь? Замуж ее не возьмут, на сеновал не потянут — шутка ли, змиева невеста. Так? А ежели вдруг напасть какая приключится — ее ведь первую камнями забьют, за ведьмачество. Вот и уходят они в иное село, а то и в город дальний. А есть… Когда скот из села не ведут — косулями обхожусь. Зайцы опять же, по крайности — суслики. Да я лучше лягушек наемся, все вкуснее выйдет, чем люди. Поведал? Теперь иди!
Только скрылся селянин за мшистою глыбой, я вскочила Азу на нос:
— Ты что, рехнулся? Не время харчами перебирать!
— Не стану я его есть. Все одно сгодился — небылицу разнесет.
— Не о том думаешь! Пред тобой долгий путь расстилается, а с пустой шеей — какой ты летун?
Аз насупился:
— Галопом помчу. Спать стану по очереди. Дороги ты наперед разведаешь, так что справимся.
Тут к нам Добро с посинелым глазом приблизился:
— ь Аз, доесть бы надо, — он кивнул в сторону Бобыниных ног.
— Так ешь.
Припал к земле Добро, зачавкал. Я же вновь к Азу приступила:
— Растолкуй мне, что за напасть?
— Умений боюсь Добряниных.
— Иных глотал — не боялся.
— Нечего было. Сама подумай: что страшного в Мечиславе? Одни прелести: как ратный строй держать, как схороны делать, иного много полезного. В Иване? Глуповат он — ну так выучим, не впервой. В Бобыне? Спеси да чвани мне своей хватает, чужую и не замечу. А вот Добрян… Не хочу я над каждой тварью слезы лить коркодиловы. Вдруг и впрямь на репу потянет? Не-ет. Не хочу. А шея зарубцуется, не впервой. Денек-другой подержим…
— У! У-у-у! — забеспокоился Рцы.
— Да не ухай ты, филин! — одернул его Аз. — Знаю, что сам не удержишь. Сменяться будем.
Змей и впрямь в бегу многожильный оказался. Оно и понятно: пока одни головы вдыхают, другие выдыхают. Отчего ж не бежать во всю прыть, коли нипочем не захекаешься?
Притомил он меня. Полдня в небе висела, дорогу высматривала. Напоследок поднялась высоко-высоко, огляделась — тишь да гладь кругом — камнем вниз пошла, да на Аза уселась.
Тот от бега отвлекся — и давай со мной болтать.
— Здорово мы Добряну про девственниц наплели? Как думаешь, поверил?
— Поверит еще. Своим расскажет, те — дальше, и пойдет… На другой день уже объявятся люди, что видали этих Фросек, Пелагей, Маричек в дальних селах. Поди проверь — правду ли говорят? А костей от них ты не оставлял.
— Да они ж молодые — легко жуются. Полезно опять же. Э-эх! — Аз расстроенно дернул носом. — Опять дорога к Черноморью отложилась! Пока теперь головы младые уму-разуму научишь. А потом еще новые дорастить надо.
— А не хочешь сразу все добавить? Ученье бойко пойдет…
— Бойко-то бойко, да только вдруг они перетянут глупостью своей? Когда много голов неразумных — как обуздать их? Лучше потихоньку, да наверняка.
— А скажи мне, Аз, до какого числа раститься будешь?
— Так говорено ж, и не раз. Черноморский-то змий из вод тридесять три рожи высунет. Вон сколько заимел — по главе на букву, коими слова зачинаются. Как вровень с ним стану — так и схлестнуться пора придет.
— А коль больше голов сделать — легче справиться будет?
Глянул Аз так, будто я великую глупость сказала.
— Да ты что, не поймешь, к чему тридесять три главы? Се ж мудрости мира откроет: все слова, что люди придумали, даже те, что забыть успели, станут мне ведомы. Кто сподобился во своей земле до нужного поголовья дорасти, того словарем кличут. Когда же лишнюю отрастишь — неземного знания коснешься, — он встряхнулся, да так, что я едва не сверзилась. Прежний старшой наш сказывал, будто есть где-то в желтолицей стране тысящеглавый дракон. Хотел он словарем стать, да со счету сбился, лишку нарастил. Ни с кем теперь не заговаривает, никого не слышит, потому как мыслью витает высоко в небе — там, где звезды светят. Он теперь не от мира сего. И когда б не заступничество монахов, давно б с голоду помер.