Журнал "Полдень XXI век" 2005 №1

Всё тут в черно-белую клетку: пол, стены, потолок, даже картины на стенах — белый квадрат в рамке, черный квадрат в рамке. Рай для Малевича и прочих любителей геометрических фигур. Однако ферзей шахматных что-то не видно, и народу не так много, бармен только да парочка влюбленная за треугольным столиком.

Парочка от занятий своих немедленно отрывается, забывает о напитках алкогольных, зыркает на меня с любопытством, а может, даже с милосердием тем проклятым, что плакаты рекламируют.

Топаю к бармену, элегантному парню. На нем костюм, наподобие тех, что игроки в гольф носят, только клетчатый весь, черно-белый, и кепарик на голове в тон.

Взгляд у бармена ленивый, оценивающий, но в то же время доброжелательный, располагающий к разговору душевному, алкогольному.

— Чего выпить есть? — угрюмо спрашиваю. Как-то не верится, что девчонку снять удастся в этом месте шахматном.

— Покрепче? — уточняет, а скорее утвердительно говорит бармен. Видок у меня, наверное, такой, в смысле, видно сразу — налейте этому парню покрепче! Смешайте одеколон тройной с виски, сверху водочкой закрепите, а еще лучше — спиртом медицинским — и подавайте. Закусывать? Нет, что вы, мы же милосердные люди, добрые, понимающие, поступившие в своё время так замечательно, что нам теперь все грехи простятся — и на том свете, и на этом! Так что закуси никакой, вместо закуси налейте этому пижону бледнокожему формальдегида, самогончика добавьте, и чтоб сивушных масел побольше было, побольше! Скотина!

Как хорошо, что в глазах моих мысли не отражаются, ну то есть — совсем не отражаются, я с таким же успехом могу думать: надо убить бармена и растерзать посетителей бара. А еще лучше изнасиловать всех, а потом уж и разорвать на кусочки. Ну чтоб кровь там, кишки на стенах, мозги в одну кучку собрать и потоптаться хорошенько.

Прямо как в фильмах голливудских!

Отвечаю:

— Покрепче.

5

— …Короче, футболиста из меня не вышло, да. Не получилось, после перелома не поиграешь. Вот и увлекся шахматами, ага. Сюда, в бар хожу, с братанами болтаем, иногда партейку сыграем, точно, да.

— Точно-точно! — отвечаю.

Вечер черной пантерой, тенями длинными, причудливо-кривыми, проникает в бар через стекло панорамное. Падает вечер звездный на столик, на крайний. О, а там за столиком — мечта любого мужчины! Девушка-красавица, вся такая из себя блондинистая, глаза голубые, огромные и светятся, вот те крест, светятся!

Мой приставучий и изрядно нагрузившийся собеседник говорит:

— Мля, давай еще по пивку, дружище. Чё то чувствую, если сегодня не напьюсь, плохо мне завтра будет, ой, как плохо…

Интересная логика, в чем-то даже забавная.

У меня тренькает сотовый, но я его игнорирую. А зачем отвечать, если и так известно: Наташка звонит. Беспокоится, найти хочет, от одиночества спасти мечтает.

Смотрю на блондинку, на веселую ясноглазую девушку. Какая, черт возьми, жалость, что рядом с ней парень сидит, высокий, красивый, спортивный парнишка! Просто так и не подкатишь — надо еще выпить для смелости, а потом еще и еще: до тех пор, пока храбрым не стану.

Кричу:

— Бармен, нам бы формальдегида! Две кружки!

Он отвечает:

— Извини, приятель, такой гадости не держим. Но завтра ради тебя завезем, если желаешь.

Добрые, милосердные, мать их…

— Виски тогда налей, — говорю. — Чурбан…

6

— …А он мне и говорит, шахматист этот, недоучка, ага…

— …Ага… говорит он мне, да…

— Слушай, Колян, давай к телке той подкатим?

— Э?

— Вон, к блондинке, большеглазой!

— Э?

— Ее приятель что-то имеет против шахмат, точно. Да эта скотина — шашист матёрый, точно тебе говорю!

— С-сука…

Перед глазами плывут симпатичные оранжевые и розовые круги, а лицо «спортсмена» выражает некоторое беспокойство, когда мы подваливаем к нему, усаживаемся рядом.

— Де-е… у-ушка, а давайте завяжем быстрое, но с продолжением знакомство?

— Ты, подонок, шашист, да? Мы тебя узнали, точно!

Спортсмен моргает раз, другой, третий. Блондинка ручку свою изящную, перстнями унизанную, на его лапу кладет, шепчет-просит:

— Ваня, пойдем отсюда…

Я хлопаю рукой по ладошке красавицы — блондинка визжит тихонько, бледнеет миленько, к окну отворачивается. Ее приятель встает, растерянно глядит сначала на меня, потом на дружбана моего случайного. Колян тем временем тычет толстым пальцем в грудь спортсмену и говорит, язык свой, водкой на узел морской завязанный, расплести пытается:

— Ты, ага… подонок, сволочуга, хмырь позорный, ага… да, ша… шаш…

— Гюльчатай, покажи личико, ну чего отвернулась-то, милашка? — Это я. Знакомиться продолжаю.

Не выдерживает спортсмен, коротким апперкотом отправляет шахматиста заядлого в страну невечных снов, потерянно глядит на меня — что дальше делать?

— Ты, сволочь, — говорю и на качка надвигаюсь. — Зачем друга обидел, падла беспринципная?

Молчит спортсмен, с места не сдвинется, то на подружку свою зыркнет, то на меня.

Что я, задохлик, могу сделать с таким богатырем? Все, что угодно!

Бью с размаху в рожу растерянную, в нос этот идеальный, порчу профиль греческий лапами своими грязными.

Из носа у качка кровь хлыщет, блондиночка рыдает, а я стою и жду. Хоть чего-нибудь.