Журнал, указка, мел, очки (СИ)

- Неужто обгадился? - ахнула Татьяна Сергеевна.

Меня чуть не вырвало, но подчиняясь выработанному за многие годы работы инстинкту, как наседка к цыплятам я кинулась к учительскому столу, где хранились бесценные творения одноклассников Кондрата. И именно там - около ножки учительского стула приютилась аккуратненькая кучка дерьма в луже жидкости из той же оперы.

- Как же он умудрился, - выразил общее недоумение на мгновение протрезвевший Лось, - так приткнуться?

Но я уже поняла в чём дело. Если Кондрат и обделался, то всё его добро надежно хранилось в собственных штанах и покидать их в ближайшее время не собиралось, а вот Жужа - любимая вертлявая дворняжка нашего сторожа дяди Пети уже не первый раз проделывала такие фокусы в классных кабинетах.

Жужа - собака нелегкой судьбы. Половины хвоста у неё нет, шея как-то странно свернута, поэтому кажется, что она что-то ищет в небе, половины одной из задних лап также не хватает. Не псина, а животное с плаката "зеленых"!

Как-то раз меня не было в школе три дня, и надо же так случиться, что шавка выбрала именно этот момент, чтобы оставить продукты своей жизнедеятельности в моем кабинете. Любимые ученички три дня просидели в одном классе с дерьмом, перебравшись на другие ряды, но убирать его даже не подумали. Уборщицы естественно тоже не разбежались выполнять свои обязанности, и только по приезде, вежливо укоряя детей, что они сидят в такой антисанитарии, я смела уже окаменевшие "каки" в совок и выкинула их.

Да, вот, есть такая профессия - за каждой собакой дерьмо убирать!

Разбираться по этому поводу с дядей Петей дело гиблое и неблагодарное. Жужа - его единственная радость в жизни, и за неё он способен заложить динамит под крыльцо нашей школы, а уж наши учительские вопли ему как мертвому припарки.

- Это не она, - неизменно тупо талдычит сторож, - сами, небось, нагадили, а на бессловесную животную спирают.

Так и представляю себе сцену - делающий свои дела возле ножки стула Лось или как там пристраивается наша учительница музыки Алла Михайловна - солидная дама, упорно приближающаяся к двум центнерам. Обычно мы махали на всё рукой, но надо сказать, что сегодня Жужа явно погорячилась: могла бы потерпеть и до более удобного случая. Для одного дня это уже был явный перебор.

- Всё, - нервно завопила я, тыча рукой в безобразие, - всё! Я ухожу, пишу заявление об уходе! Кругом дерьмо, кругом дебилы!

- Жанна Ивановна, - взмолился Лось, тряся от моего визга похмельной башкой, - чёрт с ним. Я заставлю Петра Семеновича всё это убрать, но сейчас... пожалуйста, где это чертово сочинение?

Надо же, в его голосе вдруг прорезались человеческие нотки. Мне стало стыдно. И чего это я в самом деле распоясалась? Дурак он, кретин, но что поделаешь: таким ведь его природа создала. Лось не виноват, что какие-то идиоты назначили его директором школы. Чего я тут ору-то, как оглашенная?

Схватив в охапку и сочинения, и черновики, как стадо заговорщиков-убийц мы крались по уже темным коридорам школы, вздрагивая от воинственного визга кого-то преследующей на лестнице второго этажа засранки Жужи.

Шел одиннадцатый час ночи, а этот проклятый день всё не заканчивался, несмотря на стремительно пустеющий флакончик с таблетками валерьянки. Жара стояла немыслимая, усугубляемая пронзительным запахом перегара, которым, казалось, пропиталась вся школа - от скелетов в кабинете биологии до "коней" в спортзале.

Высунув язык от натуги, Лось старательно переписывал сочинение Кондрата. Высокий лоб рано облысевшего мужичка покрыли капли пота, он что-то бормотал себе под нос, шипел и фыркал. Мы с Татьяной Сергеевной, притулившись на стульях, принялись клевать носом и даже вздремнули, когда наш любимый директор широким жестом откинул от себя поддельный "паркер" и, довольно фыркнув, громко заявил:

- Всё!

Квохча от облегчения как курица, я суетливо схватила сочинение и принялась его проверять. Прямо скажем, с "русским" наш начальник был не в ладах, но там подправили, там зачеркнули, тут добавили...

Внезапно мои волосы поднялись дыбом. Я поморгала, не в силах поверить, что вижу не мираж. Тошнотворно знакомое предложение упрямо толковало: "Сатин не любил Луку, картофель нужно было уничтожить полностью, даже кожуру" И дальше повествование плавно переходило на произведение Дудинцева.

Мне стало по-настоящему дурно. Не преувеличивая могу признаться, что меня на несколько мгновений покинуло сознание.

- Михаил Абрамович, - по дурному взвыла я, - переписать - это не значит тупо скопировать то, что сотворил наш троглодит, а переделать согласно черновику! Вот же я вам здесь положила лист!

Лось обиделся: на меня, на себя, на Кондрата, на весь свет. Из его ноздрей вырвалось облачко пара, символизирующее драконий огонь. Но он жестко как д' Артаньян шпагу схватил ручку и принялся писать.

Теперь уж мы не дремали! Периодически на цыпочках, неумело притворяясь, что нечто заинтересовало за окном, мы заходили за его спину и тайком читали текст. Лось ловил нас на этом и шипел как змея.