Журнал, указка, мел, очки (СИ)

Был у меня один такой ученик, о котором даже двадцать лет спустя не могу вспоминать без дрожи. Когда он впервые пересек порог моего класса, я посмотрела на маловыразительную веснушчатую физиономию со странными застывшими глазами и почему-то сразу подумала: "У этого паренька "большое" будущее! Если не в дурке, так в тюрьме" и надо сказать, что Максим Головлев за все годы обучения ни разу не обманул моих ожиданий. Что он творил! Будучи физически очень сильным, беспощадно избивал всех, кто только попадется под руку. Дети и с сотрясением мозга в больницу попадали, и руки он ломал, но мы ничего не могли поделать, потому что его мама занимала в этом вопросе несгибаемую позицию.

- Это ребенок, - напирала она нехилой грудью на педагогов и родителей, - а между детьми всякое бывает. Подрались, помирятся, они Максика сами провоцируют.

Врал он как дышал. Допустим, сочинил байку, что наша пожилая учительница математики Римма Павловна так щипала его и выкручивала кожу, что у него появились синяки. Наглая матушка дошла до зав. районо с этими синяками. Римма Павловна потом плакала в учительской, рассказывая, как её унижали и оскорбляли господа Головлевы, заставляя просить прощения за то, чего она не делала. А юный мерзавец после этого совсем обнаглел:

- Если вы, Жан Иван, "два" ещё раз поставите, я всем буду рассказывать, что вы мне руки выкручиваете!

Всем доставалось. На моих уроках Максим забивался под парту и жил там отдельной от класса самостоятельной жизнью, повизгивая или выкрикивая оскорбления в адрес окружающих. Остальные дети опасливо косились на парту. И так целых пять лет. Родители и педагоги писали жалобы во все инстанции, несли заявления в милицию - всё без толку. Тогда во главе нашего районо стояла настоящая "Кабаниха" - асфальтный каток, а не баба, но связанная с Головлевыми каким-то родственными связями. Так вот она задолго до появления ювенальной юрисдикции ввела её в нашем отдельно взятом районе.

- Ест на уроке? Пусть. Может, ребенок голоден?

- Сидит под партой? Значит, так ему комфортнее воспринимать информацию!

- Не ходит в школу? А сколько вы выездных педсоветов провели у него дома? Приходите в дом ученика к семи утра, проследите за тем, чтобы он поел, собрался в школу и за руку приведите его в класс (от автора - ни слова преувеличения!)

- Обзывается, кроет всех матом? Ребенок должен выплеснуть негатив. А вы должны создать ему благоприятную психологическую среду!

- Снял посреди урока штаны? Он жаждет вашего внимания!

И т.д. Зато, когда Максимка наконец-то окончил школу, его родители очень шустро примчались к нам и потребовали правдивую характеристику чадунюшки.

- Пишите всю правду - всё, как было, чтобы его в армию не забрали.

И они добились своего: в армию дебила не забрали, зато Максик очень быстро угодил в тюрьму по заранее предсказанной всеми статье - убийство с отягчающими обстоятельствами. Кстати, сейчас он сидит по той же статье уже второй раз.

Так вот, несмотря на все вышеописанные чудеса, однажды Максимка меня действительно чуть до инфаркта не довел.

Дело было так.

Ветеранов Великой отечественной войны с каждым годом становится всё меньше и меньше, да и те что живы слишком дряхлы, чтобы посещать школьные мероприятия. Но двадцать лет назад ещё были старички-бодрячки ответственно относящиеся к работе с молодежью. Нам особо повезло, потому что на территории микрорайона жил Борис Захарович Акулов. Бывший танкист и герой войны он любил общаться с детьми, охотно приходил к нам накануне 23 февраля и Дня победы. Хороший был человек.

Как-то в очередной раз пришел к нам Борис Захарович. Дело было в мае, и почему-то встречала его именно я, хотя обычно этим занимаются наши историки. Всё прошло как и задумывалось. Ветеран выступил перед собравшимися в актовом зале школьниками, они ему спели песни и рассказали стихи, а потом подарили старику тюльпаны и коробку конфет.

Я проводила Бориса Захаровича до дверей школы, горячо поблагодарила за выступление, и мы обменялись церемонными прощальными фразами. Старик ушел, а я вернулась к своим делам. Но минут через пять, проходя мимо выходящих во двор школы окон, я рассеянно посмотрела на улицу, и дыхание от ужаса перехватило.

Опираясь на трубу газового отопления, вольготно расслабился Максим, а в руках его были знакомые тюльпаны, коробка конфет и плащ ветерана.

Я схватилась за сердце и помчалась к выходу, лихорадочно размышляя, куда Головлев мог деть несчастного деда. Ладно, конфеты, но почему я не сомневалась, что он отнял у ветерана цветы и плащ? Не знаю. Однако факт остается фактом: я была твердо уверена, что Максимка, по меньшей мере, оглушил Бориса Захаровича, и только недоумевала, куда он спрятал тело?

На мой нервный галоп обратили внимание встревоженные коллеги. Я их проинформировала о своих подозрениях, не сбавляя темпа и, забыв про свои дела, они бросились вслед за мной.