Журнал Виктора Франкенштейна

— Никакого дурного воздействия на ваш организм это не произведет.

— О нет, я имею в виду цену этой жидкости.

— Это мой вам подарок, сэр. Я ничего не возьму за него. Если в будущем вы пожелаете купить еще, то мы с вами придем к разумному соглашению.

На том мы и порешили. Я благодарен был за настойку, однако не мог отделаться от неприятных ощущений, которые вызывал во мне Полидори. Он был слишком наблюдателен. По его словам, Биши с Байроном весь вечер прокутили у Джейкоба, тогда как он спал, положив голову на стол. Когда они наконец вышли на Стрэнд, то час или более провели в поисках кеба.

— Я оставил его светлость маяться распухшею головой, — сказал он. — Мне следует возвратиться к моему пациенту.

Я вновь поблагодарил его за оказанную помощь, он же настойчиво приглашал меня посетить их с лордом Байроном в доме на Пикадилли.

После ухода Полидори я так и оставил флакон на столе.

— А это что такое? — спросил Фред, вошедши в комнату.

— Это настойка, — сказал я. — Чтобы лучше спать.

— Вроде портера?

— Не совсем. Хотя и обладает похожим действием.

— Тогда вы с ней поосторожнее, сэр. Мой отец, бедняга…

— О ранней смерти мистера Шуберри ты мне уже рассказывал.

— Пальцы на ногах у него так и подергивались. — Он замолчал и взял флакон. — Лицо холодное было, что твой камень.

— Будь любезен, оставь склянку на месте. Это драгоценная жидкость.

— Драгоценная? — Он очень бережно поставил флакон.

— На вес золота.

Говоря по правде, с тех самых пор, как меня обуяло проклятое честолюбие, я страдал от постоянного нервного возбуждения и раздражительности, каких не вынести, по сути, ни одному организму; я то воспрядал, то падал духом до крайности и оттого постоянно пребывал в борьбе меж страхом и сомнением. Нередко случалось мне мучиться от необычного ощущения в желудке, словно угнездившиеся там крысы пытались прогрызть себе дорогу наружу.

В тот день я, однако ж, не притронулся к опийной настойке до самого вечера. Сидя в кресле, я разглядывал стеклянный флакон, сверкавший в слабых лучах солнца, что время от времени проникали на Джермин-стрит. Ранним вечером на меня, как обычно, снизошла своего рода меланхолия, крайне малоприятная. Тогда-то я и отмерил шесть капель настойки, а затем проглотил их.

Воздействие не было мгновенным. Однако постепенно, по прошествии получаса или около того, я ощутил, как по членам моим разливается приятное тепло, словно я лежу, растянувшись на солнце. Вслед за тем наступило чувство спокойствия и уравновешенности — казалось, я не шагаю, но скольжу по комнате. Ко мне пришло самообладание — полнейшее, сопровождавшееся подъемом духа, подобного которому мне прежде не доводилось испытывать. Фред, вошедший в комнату с моим вечерним чаем, поначалу как будто бы не распознал моего приподнятого состояния.

— Ах, Фред, вечно юный Фред!

— Простите великодушно — что вы, сэр?

— Ты с собою несешь ароматы индийских долин.

— Я только что с Пикадилли, сэр. — Тут он заметил серебряную ложку, которой я отмерял капли. — А, да это, никак, зелье? Вы бы присели, сэр.

Я и не сознавал, что расхаживаю по комнате.

— О нет! Мгновениями легкости следует наслаждаться.

Я подошел к окну. Прохожие, носильщики и повозки на улице подо мною — все это слилось в единую непрерывную мелодию, словно превратившись в полосу света. Я инстинктивно понял: состав этот не из тех, что притупляют способности, но, напротив, из тех, что пробуждают их заново к деятельной жизни. Вошедши в спальню, я улегся на постель в сладком забвенье. У двери околачивался Фред — он тоже сделался частью моего блаженного ощущения. Возможно, я и не спал, но видел сны. Тепло, я лежу в лодке, плывущей по тихой поверхности озера или моря, вода вокруг меня усеяна солнечными бликами. Надо мною ни облачка, лишь на диво синий небосвод, простирающийся в бесконечность.

Все это был непрерывный сон. На следующее утро я поднялся с постели вполне отдохнувшим и освеженным. Полагая, что и умственные мои способности пробудились, я с огромным пылом взял с полки том «Таблиц электрических флюксий» Турнера. Я обнаружил, что выкладки даются мне без труда; уже сама форма и соотношение чисел приносили мне небывалое умственное наслаждение. Я даже способен был видеть в своем воображении поток электрического заряда. С флаконом опийной настойки в кармане я отправился в Лаймхаус, где снова принялся экспериментировать с электрическими машинами. Помнится, ощущение уравновешенности продлилось еще восемь часов; успевши к тому времени утомиться, я расположился в креслах.