Журнал «Вокруг Света» №01 за 1973 год

— А... Спасибо... — поднялся сухощавый старик. Неужели это и есть его апаппиль? В памяти он был плечистым, большим. А сейчас Внук глядел на него сверху вниз. Дед принял гостинец, положил рядом с собой и даже не поинтересовался, что там.

Внуку протянули кружку чаю и забыли о нем.

— Так будем сдавать Одноухого? — спросил кто-то. — За двух олешек потянет, дьявол большерогий...

— Уйне (Уйне — нет (корякск.).) , — отмахнулся Дед.

— Но ведь с ним столько мороки. Мало он косяков уводил? Да мы ноги стерли, пока искали его... — загорячился плотный длинноусый пастух.

— Нет, Манруни. Он мне жизнь спас, а ты — под нож.

Знал Внук, что не все олени, испив воды из океана, возвращаются в тундру. Часть из них, самые полнотелые, идет под нож; каждая бригада обязана сдавать мясо государству. И где-то здесь, где Парапольский дол выходит к океану, каждую осень идет забой. И сейчас назывались имена оленей, которых Внук уже не увидит.

— Там надо продукты взять, — негромко сказал он и кивнул в темноту.

— А, продукты... — Дед повернулся к Манруни. — Бери оленей. Поедем. — И, чуть помолчав, уколол пастуха: — Одноухого бери. Увезет много...

Манруни резко вскочил и пропал в темноте. Внук подсел поближе к Деду, тронул за рукав.

— Апаппиль... меня к вам направили... Я — отличник... и вот — по желанию...

Тот не ответил, поднялся, исчез в палатке. Сквозь тент стало видно, как там затеплился огонек. У костра молчали. Потом послышался звон бубенчиков, и из темноты вырос Манруни с двумя оленями на длинных алыках. Один из них был громадный. Рога метра по полтора, и над самым лбом — тяжелый зубец. Внук разглядел, что у оленя недоставало одного уха. Но какой же это Одноухий? Это Кояна (Кояна — олень (корякск.).) , самый настоящий Кояна, хозяин тундры. Наверно, раньше такими и были олени. А теперь, когда люди находят им выпасы, оберегают от болезней и зверей, олени изнежились, помельчали...

Дед, увидев, что Внук смотрит на Одноухого, сказал:

— Подумать только, и это я нес его на руках много дней. Он не мог ходить, когда родился. Не мог разбить копытцем наст, приходилось разрывать ему снег, чтобы достать ягель...

Он взял алык и хотел потрепать оленя по шее, но тот сердито дернул головой и чуть не угодил рогом в лицо Киява. Кояна, настоящий Кояна...

Дед не осерчал.

— Ну пошли.

— А я? — поднялся Внук.

— Уйне, — коротко отрезал Дед. — Увидимся завтра, а может быть, послезавтра. — Дед легонько ударил Внука по плечу. — Бери пока мой кукуль. Он теплый. Старики любят тепло... — И, тоненько засмеявшись, Дед потянул за собой Одноухого.

Огорченный Внук налил себе чаю, пожевал галеты. Пастухи, позевывая, полезли в палатку: было уже поздно, и костры вдоль сопок едва краснели.

Через два дня, еще в предутреннем тумане, Кияв-старший двинулся вверх по Парапольскому долу.

Из тумана доносился приглушенный топот копыт. Олени шли кучно, мешая друг другу. Справа и слева слышались резкие окрики пастухов.

Начался переход, который закончится лишь к весне. Где-то там на Чукотке, когда начнут таять снега и появятся молодые оленята, стадо развернется и до самой осени будет спускаться к океану, чтобы опять напиться на целый год соленой воды и омыть в прибое израненные ноги.

Кияв дал Внуку самую беспокойную должность, поставил его замыкающим, а сам ушел в голову стада.

— Приглядывай за Одноухим! — крикнул он издали.

Развиднелось. Олени вольготно разбрелись чуть не до самого горизонта. Они неторопливо щипали ягель, неторопливо двигались вперед. Пастухи время от времени сбивали стадо в кучу. Потом оно снова расползалось.

Внук носился из стороны в сторону, подгоняя олешек, кричал, размахивая чаутом. Но они обращали на него внимания не больше, чем на комаров, что тучами висели над каждой спиной. Одноухий шел в самом последнем косяке. Он спокойно рвал ягель и никуда не убегал. Другие олени доставляли больше хлопот.

Стадо гнали до самой темноты. Внук, дойдя до костра, как повалился между двух кочек, так и не встал. Поспел ужин, его растолкали. Но он поглядел на ярко пылавший костер, на низкие тучи, готовые вот-вот пролиться дождем, заполз в палатку и, не раздеваясь, провалился в тяжелый сон.

Под утро он услыхал тихий монотонный шум. Кто-то тысячью пальцев барабанил по стенкам палатки. И, убаюканный, Внук уснул еще слаще.

Чуть свет в палатку заглянул мокрый Кияв и поднял всех на ноги. Одноухого нет! Показал-таки себя! Ушел, проклятый, и еще пятнадцать важенок увел...

— Говорил ведь, надо было пустить его на мясо... Мороки с ним не оберешься... — раздраженно цедил Манруни.

Кияв, низко согнувшись, пролез в палатку, поставил большой чайник и глубокое блюдо с горячим мясом.

Внук накинулся на еду.

— Давай, давай заправляйся, — сказал Дед. — Однако, твоя очередь искать Одноухого...

— Как же, — улыбнулся Внук. Разыгрывают его, конечно. Куда ему, рано еще.

Но вот, почаевав, бригада собрала скарб, сняла палатку. Манруни навьючивал оленей. Пастухи пошли к стаду. Дед, сняв свой карабин, протянул его Внуку.

— Держи. Нож есть? Внук кивнул.