Журнал «Вокруг Света» №01 за 1979 год

— Вяжу узкую тесьму из сорока пяти зубчиков, потом по длине тесьмы набираю четыреста петель, тут важно не ошибиться, иначе не выйдет рисунок. Да вот посмотрите сами. — Шамсури надевает очки, привычно прикалывает вязанье булавкой к своему платью — для ровности петли. Тонкие, короткие и острые как иглы спицы только мелькают в гибких пальцах. Вяжет ли она простую платочную петлю или накид, уловить при этом невозможно.

— А откуда вы узоры берете? — интересуюсь я.

— Узоров много всяких — соты, глухотинка, кошачьи лапки... Каждая вязальщица знает их, издавна из рук в руки они передаются. Вот посмотрите: эти мелкие дырочки называются пшенки, а эти покрупнее — корольки, а цепочные дырочки — мышиные тропки, а тут косорядки. Круг у меня состоит из угольничков, пшенки, рыбок и косорядок, а кайма из снежинок и глухотинок. — Шамсури расправляет платок и показывает четыре одинаковых прямоугольника и в центре непохожий на них ромб. — Во время работы я мысленно делю платок на четыре одинаковые части. Расчет делаю в самом начале работы, а потом пальцы сами чуют, какие петли вязать и сколько их надо сделать в каждом ряду. Я ведь с семи лет вяжу. Сначала маме помогала, потом и сама стала «паутинки» вязать. Всех племянниц обучила, а у меня их семь. И как расчет новых рисунков делать, и как каждый узор провязывать, и чтобы спицы близко к глазам не держать, и нить не перекручивать при прядении. Такое наше ремесло. Очень домашнее оно. От потомства к потомству все лучшее передается. От матери — к дочери, от бабушки — к внучке. У нас в отделении двести вязальщиц, и все они своим мастерством делятся.

От быстрых и ловких движений рук Шамсури невозможно отвести глаз. На указательном пальце ее левой руки маленькая, как хрящик, мозоль. По этому месту много лет струится пуховая нить...

Провязав последние зубчики, мастерица затягивает петлю. Теперь платок надо выстирать, отбелить, обшить по зубчикам тесьмой и аккуратно натянуть на деревянную раму.

— Сколько же часов вы вязали эту «паутинку»?

— Когда быстрее вяжется, а когда тише. План у нас, работниц Оренбургского комбината, — сдать в месяц большой платок и палантин. Но у меня, бывает, и по два платка выходит.

Последний раз оглядываю чистую горницу с высокой кроватью, множеством пышных подушек, красно-синих ковриков и пестрых половичков на светлом полу... Правду говорят, что хорошая мастерица плохо ничего делать не умеет.

Всю обратную дорогу, пока «газик» прыгает по обледенелым буграм проселочной дороги, я неотрывно смотрю на ровную и плоскую степь, на редкие, сизые, не сбросившие инея кустарники карагача и жимолости, на бархатные метелки не засыпанного снегом камыша. На обочине — следы заячьих набегов: две ямки покрупнее вместе и две поменьше врозь, а вот и лисичка пробежала, как машинкой прострочила. Видно, эти-то снежные равнины, крутые морозы да раздольные степные песни помогли оренбургским мастерицам-вязальщицам найти орнамент своего рукоделия, язык и ритм его.

Но славой своей оренбургский пуховый платок во многом обязан и многотрудному искусству козоводов. На Оренбуржье пять козоводческих совхозов, и самый большой из них в Губерлинских горах.

Соль-илецкий совхоз «Южный» раскинул свои угодья за Илеком, на самой границе с Казахстаном. Осталась позади солончаковая степь и колючие шары перекати-поля, загнанные настойчивым ветром в канавы. Миновали станицу Изобильную, переправляемся по деревянному мостику через Илек и въезжаем в центральную усадьбу совхоза — село Покровку.

С главным зоотехником Михаилом Павловичем Кутыревым идем по необычной, из одних кошар, улице села. Останавливаемся у «резиденции» чабана Ивана Григорьевича Якубенко. Длинный добротный сарай, двор, отгороженный от соседней кошары крепким забором, заполнен коричневатыми, с серыми подпалинками козами. Пахнет свежим сеном и степным ветром, двор застлан пшеничной соломой, и на золотистом фоне коричневые козы кажутся акварельными.

Большой румяный человек идет нам навстречу. Знакомимся, просим чабана рассказать о его работе.

— Коза — животное непривередливое в еде, — говорит Иван Григорьевич. — Но нельзя считать, что если большую часть года она пасется, то ее можно и не кормить. У нас чабаны так говорят: с худой козы и пух худой. Мы с женой кормим коз соломой, сеном, зерном, концентратами, едят они и ветки ивы, липы, вербы. Пух на козе растет и зреет сам, конечно, но и догляд чабана нужен. Оставь козу без соли — пух уже не тот; переела белковых — пух совсем захирел; опоздали козу чесать — пух перезрел.

Вот посмотрите, — Иван Григорьевич берет за рог ближайшую козу, которая пристально наблюдает за новым человеком в отаре, — пух закладывается в сентябре — ноябре. Видите, как он подрос?..

Я дотрагиваюсь до дымчато-шоколадной «одежды» козы и отдергиваю руку — животное вздрогнуло и резко боднулось. Чабан отпускает козу, и та сразу смешивается с отарой, через минуту я уже не могу отличить ее от остальных. У всех маленькие загнутые рога, крошечная бородка и челка. Спина прямая, немного приподнятая сзади, ноги крепкие.