Мы встали, и я, подумав, что Умберто придется ждать, пока я не насмотрюсь на ферию, оставил у бармена записку «для человека, который будет спрашивать «совьетико»: «Скоро приду. Обязательно дождись. Желаю прохладной погоды. Андрес».
От «Бодегита дель медио» до Кафедральной площади, где раскинулась ярмарка, несколько шагов. Улочка узенькая, покрыта брусчаткой, тротуары чисто символические. Типичный уголок старой Гаваны. Поперек мостовой меж двух чугунных тумб протянута цепь. Машин нет. Здание кафедрального собора впереди кажется ослепительно белым — даже глазам больно смотреть.
Людей на площади мало. В дальнем углу, в тени, несколько человек меланхолически потягивают «кронисадо» — напиток из дробленого льда, политого сиропом.
— Ну и где же ферия?
— Подожди. Скоро соберутся...
Возле ограды собора, на самом солнцепеке, высокий седой старик раскладывал на лотке витые розовые раковины, белые, словно сахарные, веточки кораллов, сушеных крабов, кривые акульи зубы. Извлек из сумки и бережно поставил чучело черепахи — в цилиндре и с тросточкой.
— А акульи зубы острые?
Старик достает листок бумаги и без усилия проводит по нему клыком. Листок распадается на две части.
Восхищенный, покупаю горсть зубов акулы, а Хесус уже тянет меня за рукав:
— Это не мастерство. Это для туристов, пойдем...
Солнце палит нещадно. Тени нет, только маленький кружок под ногами, отбрасываемый полями шляпы. Гаванцы все прибывают и прибывают на площадь. От розовых, голубых, зеленых, красных нарядов женщин рябит в глазах. Мужчины элегантны и подтянуты: светлые рубашки, темные брюки и высокие, туго зашнурованные ботинки. Это в такую-то жару! Но обычай есть обычай, и ни один истинный кубинец здесь не позволит себе и не простит другим какие-нибудь сандалеты или сабо.
Проходит полчаса, и уже вся площадь заполнена людьми — продавцами, покупателями. Мелькают разноцветные пончо. Изящными змеями свисают кожаные ремни с замысловатыми пряжками и тонким тиснением. Колышутся на слабом ветерке платья. На земле и на лотках расставлена обувь.
Хесус решительно прокладывает дорогу к дальнему углу площади. По пути я на секунду задерживаюсь у картонных моделей самолетов, среди которых в большом почете, я замечаю, наш краснозвездный По-2. Потом останавливаюсь возле пожилой семейной пары, сидящей на низеньких стульчиках и продающей раскрашенные глиняные куколки. Но боязнь потерять Хесуса из виду в этом водовороте людей не позволяет надолго отвлекаться.
Возле колонны собора, под красными, желтыми, бело-черными масками, развешанными на стене, сидел сухонький старичок в красной фуражке с большим козырьком. Хесус протянул ему руку и, кивнув на меня, сказал:
— Хосе, познакомься. Мой товарищ.
Я назвал себя и тоже подал руку. Потом взял брелок — маленькую резную головку, удивительно гладкую на ощупь, с идеальными обтекаемыми формами.
— Пластмасса? — спросил я. Старик обиделся.
— Черное дерево.
— А как же вам удалось в такой маленькой фигурке...
— Это не сложнее, чем в больших.— И он махнул рукой на стенку.
Тут только я разглядел маски по-настоящему. Они оживали на глазах. Лукавые толстощекие, грустные толстогубые, лупоглазые кокетливые, зубастые, сердитые, смеющиеся, плачущие рожицы из дерева смотрели на меня с пытлипым любопытством.
— Вы знаете... — некоторое время я стоял ошеломленный, не зная, как вызнать резчика на разговор,— я немного увлекаюсь резьбой... Не могли бы вы рассказать, как работаете. Может, попозже, когда соберетесь уходить?..
Хосе сразу поднялся.
— Я уже заканчиваю — все заказы отдал. Если вы так хотите... тут неподалеку можно спокойно поговорить, а заодно и выпить хороший кофе.
И он начал снимать маски со стены.
— Отлично,— сказал Хесус.— Я потом зайду за тобой. Где вы будете?
— У «Двух братьев».
Хосе взвалил сумку на плечо, и мы пошли.
Кофе был крепкий и сладкий. С моря уже потянуло прохладным ветерком. Хосе закурил и вопросительно посмотрел на меня.
— Как у вас получается такая резьба? Наверное, зависит от дерева? — спросил я.
— От дерева... Да, многое. Хотя всякая порода по-своему красива. Успех зависит не только от того, что режут, но и как...
— Например?
— Например, тот самый брелок. Пластмасса... В чем-то вы правы: работа неудачная. Не стоило резать из этого сорта такую мелкую вещь. Дело в том, что на черном дереве не видны ни годичные кольца, ни радиальные лучи. Древесина его однородна. И потому на маленькой фигурке не видна фактура, а надо резать так, чтобы подчеркивать строение древесины. Большая маска из черного дерева — другое дело.
— Почему?
— Ну, считайте это моим личным мнением или, если хотите, стилем. Видите ли, сортов черного дерева очень много — от темно-зеленого до черно-бурого. Так вот, практически черная только сердцевина. Внешние же кольца светлые. Это и позволяет в крупной работе использовать оттенки, пофантазировать, «поиграть» с деревом. Можно выгодно сочетать выпуклости и выемки, сделать, например, лицо на черном фоне, а волосы — на светлом. Тут трудно дать практический совет — все зависит от собственного понимания и... куска дерева.