Журнал «Вокруг Света» №01 за 1986 год

А Фирсов — не лесник и даже не лесничий, он начальник дистанции защитных насаждений и носит не «лесную» куртку с дубовыми листьями-эмблемами на петлицах, а железнодорожный китель с золотыми нарукавными «регалиями».

Фирсов идет быстро, ступает широко, и как-то не думается о том, что в левой ноге его сидит давний осколок гранаты... В сорок четвертом, рассказывал Фирсов, на операцию ложиться было некогда. После войны тоже все времени не хватало. А теперь стоит ли ковырять? К дождю ноет нога, но Фирсов называет эту боль домашним метеорологом — «ветродуем» и, сообразуясь с ее сигналами, вносит коррективы в работу на лесных полосах. И, как он сам шутливо говорит, прогноз может наврать, нога — никогда!

В нескольких десятках метрах от нас чувствуется непрекращающееся движение поездов по магистрали, ведущей из Москвы на юго-восток. Однако грохот колес приглушен: это внешние ряды деревьев и кустарников гасят шум, оберегая наши барабанные перепонки.

Выглядывающий из-под полога деревьев кустарник цепляет нас за одежду. Впереди, между рядами стволов, катит трактор, таща за собой какой-то стрекочущий агрегат.

— Кем же вас все-таки считать, — выпытываю я у Дмитрия Васильевича, — лесоводами или железнодорожниками?

— Гибриды мы, — шутит Фирсов.— Гибриды лесоводов с инженерами-путейцами. Ведь наши лесные полосы — это не просто посадки, а инженерные сооружения, заложенные на базе точного расчета. Так же как мосты, тоннели, эстакады, виадуки или путепроводы.

За спиной у нас снова затарахтел трактор с прицепленным к нему кусторезом. Это Петр Григорьевич Собко принялся рубить кусты.

— Видите, как рубим? — продолжает Фирсов.— Тоже на основе инженерного расчета.

— Как это? — спрашиваю я скорее из желания разговорить Дмитрия Васильевича.

— Надо, чтобы полоса наша ветром продувалась. Чтобы «работала» так, как ей положено.

Видя мою заинтересованность, Фирсов объясняет, как «работают» узкие полосы из нескольких рядов деревьев и кустарников, протянувшихся по обеим сторонам железной дороги.

Я вспоминаю минувшую зиму, когда на подъездных путях станций стояли по крыши засыпанные грузовые вагоны, а сами станции представляли собой сплетение глубоких снежных траншей. Кое-где и на перегонах приходилось откапывать поезда.

Будто прочитав мои мысли, Фирсов добавляет:

— Нет, у нас ни один поезд не застрял. Были, конечно, на пути заносы, но такие, с которыми снегоочистители спокойно справлялись. Тот снег, что сверху сыплется, — не страшен. Страшны поземка, метель.

Я знал, что прошлой зимой, когда подолгу погода была нелетной, когда застыли реки и сковало льдом ранее не замерзавшие морские порты, а на шоссейных магистралях машинам часто нельзя было ни на метр продвинуться без бульдозера, основная тяжесть грузовых и пассажирских перевозок легла на железнодорожный транспорт. И все мы должны отвесить низкий поклон железнодорожникам. Таким, как Дмитрий Васильевич Фирсов.

— Как мы строим лесную полосу? — переспрашивает Дмитрий Васильевич.— Видите, со стороны поля посадки разрежены, а со стороны пути они плотнее. Если будет сплошь густая посадка, снег отложится высоким валом, а его «шлейф» выйдет на рельсы. Если же полевая опушка разрежена, снего-ветровой поток, наткнувшись на посадку, теряет свою скорость постепенно, и снег из него откладывается на землю равномерно в пределах всего насаждения...

Фирсов поворачивает на едва заметную тропинку, ведущую из лесной полосы туда, где сквозь посадку голубеет небо и откуда доносится рокот мотора.

Выходим на большое поле с ровными рядами картофельных всходов. Трактор с культиватором, попыхивая дымком, утюжит его туда и сюда.

— Вот мы с вами только о снеге до сих пор говорили, — щурится Фирсов от яркого закатного солнца, — а на это поле наши посадки тоже влияют. Ветер сдерживают, увлажнение почвы увеличивают. Ученые высчитали, что каждый километр лесопосадок дает экономический эффект на прилегающих полях около восьмидесяти рублей. А на железной дороге лесополосы дополнительно уменьшают сопротивление движению поездов от встречного и бокового ветра — экономится электроэнергия, предотвращаются обрывы проводов связи...

Я вспомнил то, о чем читал в газетах — как в Белгородской и соседней с нею областях обледеневшие провода, потяжелевшие, валили столбы и даже ажурные металлические мачты линий высокого напряжения.

— У вас тоже тогда было обледенение? — спрашиваю у Фирсова.

— Обледенение-то было. На открытых местах и провода рвались, и столбы ломались, как спички. Но у нас, в посадках, свой микроклимат. Слой льда на проводах гораздо тоньше был. Выдержали.

С колхозного поля, наискосок пересекая защитную лесополосу, идет грунтовая дорога с глубокими колеями, полными стоячей воды. Шагаем по ней, хлюпая резиновыми сапогами. Навстречу, подпрыгивая и раскачиваясь на ухабах и выбоинах, движется трактор «Беларусь» с небольшой цистерной на буксире.

Фирсов останавливает трактор, перекидывается несколькими словами с трактористом, и мы продолжаем свой путь.

— Вечереет, — говорит он.— В это время мы как раз посадки опрыскиваем.