Журнал «Вокруг Света» №02 за 1974 год

И сразу повелись разговоры. Поморье, оно и есть Поморье, здесь все живут рыбой и зверем, здесь и разговоры о рыбе и звере, и, конечно, мой спутник поведал и о «золотицком эксперименте», и о Василии Гавриловиче Спирове, с которого каким-то боком начинался опыт. Однажды школьники попросили дядю Васю Спирова привезти с моря живого детеныша, и зверек цвета слоновой кости с круглыми задумчивыми глазами появился на его дворе. Первые дни белёк плакал, потом стал пить из соски молоко, привык к хозяину и тянулся к нему, когда Спиров приходил кормить. Шли дни, белая шерсть, словно птичий пух, сползала с гладкой спины, и через месяц волос стал коротким и твердым, леопардовые темные пятна проявились на шкуре. Детеныш тюленя посреди Золотицы, не навещая моря, не купаясь в его соленых волнах, дорос — по терминологии биологов — до стадии хохлуши, а потом и серки. Об этом случае вспомнит позднее один из авторов будущего «золотицкого эксперимента», помор Федор Антонович Пономарев.

От седых умов к молодым шла поморская наука. Вместе с родовой избой по наследству переходили и горькое присловье: «В море — горе, а без него — вдвое», и долгая зверобойная практика — целый свод устных охотничьих правил и наставлений, который создавался в постоянной борьбе за жизнь. А тюленьими, звериными повадками поморы интересовались постоянно и хорошо знали, как лучше «облукавить животину».

В Койде, к примеру, жил Артемий Малыгин по прозвищу Крень, что значит сильный человек. На зимний промысел он уходил на остров Моржовец, где доставали зверя примерно до пятнадцатого марта, а потом промышленники с добычей в карбасах возвращались домой. Но однажды Артемий Малыгин решил остаться на острове один, посмотреть — можно-нет продолжать промысел весной. До мая пробыл на Моржовце, море очистилось, пора уж дома быть, а до материка тридцать верст и посудины нет никакой, чтобы добраться. Сшил он тогда маленькую лодку из тюленьих шкур и переехал благополучно в Койду. Лодочка была крохотная, в ней по мелкой воде страшно ехать, а тут бурное Белое море, долго ли ветру подняться: унесло бы на Канин, да там бы и кости положил мужик. Однако доплыл.

Так что Артемий Малыгин и Василий Спиров, который недавно каспийцев учил, как надо зверя промышлять, да Федор Пономарев — люди с одной поморской лесенки и роднит их помимо всего негаснущее любопытство к жизни...

Как ни ждал я море, а оно родилось неожиданно и его пришлось даже разглядывать, чтобы увидеть, потому что голубой предвечерний свет уже скрадывал горизонт, и снежный берег растворился во льдах, и потому море оказывалось где-то высоко и смотреть приходилось вверх. Оно было мягкое и совсем нестрашное. Но почему же тогда бытует в Поморье поговорка — мол, Белое море от слез женских посолонело?

В марте я летал на промысловую разведку. Сверху море напоминало несвежую скатерть, и какой-то угрюмой безысходностью веяло от него. И только от мысли — а каково же оказаться вдруг в белом одиночестве? — сразу стало неуютно и холодно. Вспомнился рассказ о поморе из Лопшеньги, который заблудился в тумане. Это было давно, более полувека назад. Заблудился он посреди моря, когда все промысловики разбежались по льдам за зверем. Только через сутки он вернулся к стоянке, но лодки уже не было: товарищи подумали, что «терящий» погиб, и отплыли домой. А заблудший еще восемь суток ходил по льдинам, ища в тумане берег, и не было у него ни огня, ни еды. Потом соорудил себе из льдин могилу, приготовился умирать, накрывшись тюленьей шкурой. Но только смежил веки, как услышал всхлип весел: пробиралась по разводьям зверобойная лодка. И закричал страдалец, собрав последние силы: «Рабы божьи, возьмите терящего человека, вывезите куда-нибудь на мать сыру землю».

Наверное, и не стоило бы пересказывать эти драматические истории, которые случались на Зимнем берегу ежегодно, да и в редком доме не было своей трагической семейной были, если бы в сравнении с не столь давним нашим прошлым так отчетливо не виделись перемены нынешние. Еще в начале века на зимний и вёшный промысел собирались на Моржовце и на Кедах тысячи зверобоев: они жили в избушках, где дым плавал под потолком, спали на нарах вповалку, а когда уходили на промысел во льды, то везли с собой в лодке-асемернике» и одежды, и пищу, и снасти, и дрова, спали средь моря, накрывшись оленьим одеялом, и волосы ночью примерзали к нему. Недаром здесь, в Поморье, родилось присловье: «Зимний промысел — как из кипящего котла выхватить руками мясо». Все это было на веку ныне живущих.

А теперь мы искали зверя с самолета и нашли его на вторые сутки. Он лежал столь густо, словно поленницы дров рассыпаны. Тюлень приплыл наконец от Гренландских припаев в Белое море, в свой постоянный «родильный» дом. И через несколько дней двести зверобоев, покинув золотицкую гостиницу «Белёк», с лодками и волокушами вышли из вертолетов и за пять дней закончили промысел.