— Конечно. Тем занятнее, когда мы открываем, что Сервантес выставляет в неблагоприятном свете людей, которые и в жизни были приспособленцами, карьеристами, подхалимами, лжецами.
Выходим на улицу и вскоре оказываемся на площади, где воздвигнут памятник Дон-Кихоту и Санчо Пансе. Памятников идальго в Испании сотни, если не тысячи, но ни один из них не повторяет другой. Алькасарский Дон-Кихот, как мне показалось, слишком моложав и щеголеват; да и Санчо непохож на того, каким я привык его себе представлять: он напоминает скорее озорного мальчишку, чем простоватого крестьянина.
Сворачиваем в переулок, застроенный старинными двухэтажными особняками. Потом еще поворот, еще... И вот мы на улице Святого Иоанна, где жил Дон Алонсо де Айон, он же, по словам наших спутников, Дон-Кихот.
Останавливаемся перед старой повысившейся дверью заброшенного дома.
— Это фасад. Но дверь забита, — поясняет Анхель. — Если хотите, можно заглянуть со стороны двора.
Ворота двора выходят на другую улицу, и, прежде чем достигнуть их, нам приходится обойти целый квартал. Вот они. Деревянные, испещренные огромными металлическими гвоздями двери укреплены на петлях, вмазанных в каменную стену. Стена, как и дом, крыта черепицей.
Анхель упирается обеими руками в калитку, она со скрипом отворяется, и перед нами дорожка, ведущая через двор прямо в дом. На дорожке — остатки двухколесной деревянной повозки. Слева — высокая каменная ограда, справа — пустырь, где, видимо, когда-то размещался скотный двор. Второй этаж дома смотрит во двор двумя окнами.
— Одно из этих окон, — говорит Анхель, — в комнате, где, как легко себе представить, размещалась библиотека дона Алонсо, то бишь Дон-Кихота Ламанчского. Помните, чем кончился первый неудачный выезд идальго, когда он вернулся домой изрядно покалеченным? Экономка и племянница, следуя советам священника лиценциата Перо Переса, жестоко расправились с рыцарскими романами. Они выбросили книги через окошко на скотный двор и устроили из них костер. Все это произошло как раз здесь.
Картина общего развала и запустения, которую мы видим на месте, где когда-то горели книги, изъятые невеждой священником, как бы символизируют мир, забывший о своем праве творить, фантазировать, мечтать.
Но общество, где книг боятся не меньше, чем людей, готовых вести борьбу за идеалы свободы, справедливости и социального прогресса, — это не только плод фантазии литераторов.