А на одном рельефе из древней Ниневии показан морской бой с участием такого же рода месопотамских лодок. Бородатые люди с длинными волосами уходят в море, символически обозначенное, как и на фресках Чичен-Ицы, большими крабами и морскими рыбами. На других лодках находятся спасающиеся бегством мужчины и женщины с молитвенно воздетыми руками.
Надо думать, вражеское преследование, туманы и штормы часто заносили мореплавателей в неведомые воды. История повторяется, ведь в основном человек всюду одинаков. Сколько раз мореплаватели Малой Азии и Африки на заре цивилизации оказывались в таком же положении, как спасающиеся бегством солнцепоклонники на ниневийском рельефе!
Какая-то причина привела светловолосых людей из Африки и на Канарские острова. Из письменных отчетов об открытии Канарского архипелага (это произошло за несколько десятков лет до плаваний Колумба) нам известно, что он был заселен людьми неоднородного этнического состава, называемыми гуанчами. Одни островитяне были темнокожие, малорослые, негроидного типа; другие — высокие, белокожие, светловолосые. На акварели Торриани (1590 г.) мы видим шесть светлокожих и желтоволосых гуанчей. У одних длинная косматая борода, у других — острая, аккуратная; длинные желтые волосы свешиваются на спину, совсем как у светловолосых мореплавателей на фресках пирамид Юкатана.
Особенности языка и культуры связывают гуанчей с древними цивилизациями, распространенными от Месопотамии до атлантического побережья Марокко. Например, берберы Марокко — тоже народ сложного этнического состава, объединивший и малорослых негроидов, и высоких, светловолосых, голубоглазых людей, которые забредали в приморье с Атласских гор до прихода арабов. Часто допускают ошибку, связывая светлокожих блондинов только с Северной Европой: этот физический тип был представлен до исторических времен на всем пути от Малой Азии до Атласских гор. Коричневые, даже желтые волосы можно увидеть у богов и у обнаженных пассажиров папирусных лодок на фресках древнеегипетских гробниц.
Все следы строительства лодок на Канарах исчезли ко времени открытия архипелага европейцами. Но история и археология показывают, что задолго до нашей эры финикийцы из Малой Азии и Северной Африки учредили колонии на Канарских островах, служивших им базой для трудных плаваний в другие колонии, далеко от Марокко, вплоть до берегов нынешнего Сенегала. Не раз высказывались предположения, что финикийцы были светлокожими и желтоволосыми. Если это так, не представляет труда объяснить, кем были светлокожие, желтоволосые обитатели Канарских островов. Если это не так, значит, еще какие-то древние мореплаватели были доставлены на архипелаг мощным Канарским течением. Оказавшись в этом течении — как показывает двукратный пример плавания на «Ра», — вы словно ступаете на конвейер, который, если не покидать его, доставит вас к берегам тропической Америки. А ведь мы уже видели, что белокожие мореплаватели с длинными желтыми волосами, похожие на канарцев, были изображены на фресках майя на том самом полуострове, к которому подходит течение. Больше того, как майя, так и их мексиканские соседи ацтеки сохранили предания о белых бородатых людях, которые приплыли из-за океана, цивилизовали племена собирателей и ушли, обещав вернуться...
Кто хочет обжигать горшки?
Ветер бил с такой силой, что старика Лочехина бросало из стороны в сторону. Можно сказать, мы не шли, а плавали в снежной круговерти.
И все виноват я: кой черт дернул меня на эту авантюру! Хлипкий старик Лочехин на полусогнутых вышагивает; из больного глаза слеза сочится, созревая, — вот-вот скатится, — как немой укор моему глупому любопытству. Захотелось, видите ли, взглянуть, откуда берет он свою глину, и как ищет ее в земле, и как определяет, что пойдет в работу, а что нет.
— Ходи — похаживай, говори да приговаривай! — кричит мне в ухо Афанасий Егорович и ободряюще смеется. Наверное, вид мой внушает ему жалость. И ломик тянет из моих рук: чтобы полегче было.
Лочехина я знаю, можно сказать, давно, а вот встретился с ним час назад... Разные люди в разных деревнях Севера, подавая на стол жареную рыбу на глиняной посуде, нередко восклицали: «Скусна рыбка в такой ладке, ой и скусна!» Ладки, горшки, чашки были золотисто-коричневого цвета, они светились, будто облитые медом... Я спрашивал, где делают такую посуду и кто этим занимается сейчас, но всегда получал один и тот же ответ: были такие мастера на Мезени, баские гончары-искусники, но нынче, видать, никого уж не осталось — повымерли все. А которые и живы, добавляли с сожалением, то промысел наверняка забросили: на что их рукоделье, когда в магазинах своей посуды навалом? Неприбыльное это нынче дело — горшки обжигать...
«Все это так, — соглашался я, — но почему ж «рукоделье» не убывает? Почему в любом доме стоят эти золотисто-коричневые ладки, и не такие уж они старые? Не может же глина жить вечно?»