Журнал «Вокруг Света» №04 за 1975 год

Не было села на нашем речном пути, где бы окольно или напрямую не спросили нас о строительстве дороги.

— Ты мне скажи, сынок, — любопытствует худенький старичок из Скокнина, — сколь же она, дорога эта, километров будет?

Саша Тарасов отвечает.

— Три тыщи, — повторяет старичок, сдвигая на затылок выцветшую милицейскую фуражку. — Это где ж столько народу-то взять? А?

— Отовсюду, дедушка, народ двигается сюда, — говорит Виктор Рудых. — Из центра, с Кавказа, с Украины, из Средней Азии...

— Так они ж непривычные. Померзнут у нас.

— Ничего. Вы же в Каракумах, когда басмачей гоняли, привыкли?

— Обтерпелся, — качает головой старичок. — Да все одно жарко. Сквозь подошвы песок жгет. Вода еще плохая. Уж я вернулся на Лену — пил, пил, никак не мог напиться нашей водички...

Охотники, лесники, охотоведы спрашивают про магистраль как бы стороной, осторожно: о заработках, о жилье, о снабжении. И конечно, о том — не браконьерничают ли строители, не губят ли зря тайгу?

Ответ ждут терпеливо, смотрят с прищуром: правду ли говорим, не кривим ли душой?

После одного такого разговора в Омолое Саша, уже на судне, сказал задумчиво: «О птицах, да о зверье, да рыбах как о детях малых печемся. А со стороны иной приедет, тайга для него — скопище деревьев. А Лена — вода, да и только...»

За Боярском несколько раз садились мы на мель. Река за зиму изменила русло, и, пока нашли фарватер, изрядно вымокли, спихивая судно с отмелей. В разгар нашей работы сломался багор. Виктор побежал на берег за лесиной. Вернулся лишь через полчаса. «Искал сухостой, — говорит он. — Зачем дерево губить?»

Снова стаскиваем судно с отмели. Гляжу я на парней — как все у них ловко, разумно, точно в движениях! Вот встали по бортам, ждут волну, которую нагоняет ветер, потом сразу наваливаются — и судно на воде, а Саша перевалился через борт, двигатель у него заработал, и судно он успел против волны развернуть...

— Осенью иной рейс до десятка раз садишься, — говорит Саша. — Одежда на ветру заледенеет. Как жестяная. А вроде и не замечаешь в азарте. Как писали про нас в районной газете: «идем наперекор стихии...»

Саша хохочет, показывая белые-белые зубы. Из-под шапки выбиваются темные кудри.

Перед Тарасовом глиссер ведет он. Заложил особенно красивую и точную дугу, так все рассчитал-учел: и расстояние, и ветер, и течение, и скорость, — что, когда лопасти уже» перестали крутиться, судно, двигаясь по инерции, мягко ткнулось в берег. Тарасово — родина Саши. Он вырос здесь, на этом вот берегу, к которому вплотную подступает тайга.

— Думали, что и не придете, — говорят нам с берега. — Вчера еще такие льдины гнало...

На берег Саша сойти не спешит. Стоит на носу, смотрит на реку, на село, на лес, что застывшими волнами перекатывается по сопкам.

— Хорошо, а? — спрашивает Саша. — Вольно ведь как...

Мы сходим на берег. Сразу иду к Басовым, передать письмо с БАМа. Александра Егоровича не застаю.

— В тайге он, в тайге, — говорит супруга его Анна Николаевна. — Вот жалость-то какая, что не свидитесь. Жалость-то...

Читает она письмо долго, перечитывая вслух одно и то же место несколько раз, и редкие слезы катятся по темному ее лицу.

— Как Юра-то уехал, мой из тайги и не выходит. Придет за припасом, поживет день-другой и обратно в зимовье. Крепко надеялся, что младший охотником будет, — вздыхает Анна Николаевна.

Прощаемся. Надо ехать дальше. Саша и Виктор уже делают мне тайные знаки. Торопят. Почта не ждет...

Сергей Смородкин, А. Лехмус (фото)

Миклош и Илона

До встречи с Миклошем Мудри я не думал, что в шестнадцать лет человек способен к абсолютной невозмутимости. Подросток с челкой на лбу и ясными голубыми глазами, спокойно взвешивая каждое слово, вынудил меня сделать самому себе не очень-то лестное признание: в его годы, учась в девятом классе, я был хуже подготовлен к жизни. Приходилось не раз жестоко ошибаться, переменить несколько профессий, прежде чем я убедился, что прелесть жизни не в розовых иллюзиях, а в полнокровной правде, заключенной в ней.

Миклош на этот счет не заблуждается. В доме его отца в поселке Алшогедре под Будапештом — семеро детей. Миклош закончил обязательную восьмилетнюю школу. В число лучших учеников не попал, но ущемленным, а тем более неудачником себя не счел. Он мог бы просить стипендию, которую кооператив в Алшогедре постоянно выплачивает нескольким выпускникам восьмилетки, чтобы те продолжили образование. Мог поступить в гимназию, а потом в университет и без стипендии кооператива. Но он с достоинством уступил права сверстникам, у которых больше способностей. Именно с достоинством, потому что знал: для него найдется другое место в жизни.