Журнал «Вокруг Света» №04 за 1982 год

Беседа затянулась. В другое время меня бы это только обрадовало, но здесь мучила мысль: люди на сенокос собрались, а мы у них время отнимаем. Вон и секретарь парторганизации, наверное, волнуется: когда же бригада уважаемых гуаев-стариков отправится... Разобраться было нелегко: воспитанный монгол, секретарь даже виду не подал, что чем-то обеспокоен.

Еще прежде чем зайти в юрту, мы немножко посовещались и решили предложить свою помощь. Покосим траву, возместим занятое время. Договорились, что первым отправится Ням, как самый молодой, да и шофер Шишкин вызвался — охота, сказал, размяться. Я тоже собралась.

И, выждав паузу в рассказе Чойсурэна, я в самых осторожных выражениях предложила наши услуги. Старики зашумели: нет у нас обычая гостя заставлять работать! Чойсурэн, взглянув строго на Няма, произнес:

— Мы сами руки за спиной держим!

Ням покраснел, а я чуть не подпрыгнула от радости: столько раз слышала это выражение, а объяснить мне его толком никто не мог. Не каждый же день такой золотой Чойсурэн попадается!

Я давно обратила внимание, как ходят в Монголии старики — гордо, степенно, сложив за спиной на крестце руки. Не раз я замечала, что старики всегда сердятся, когда увидят молодого, сложившего руки за спиной.

— Чойсурэн-гуай, а что это значит,— спрашиваю,— «руки за спиной держать» ?

И едва успеваю открыть чистую страницу в тетради.

— Мужчина приобретает право на такую походку,— начинает Чойсу-Рэн, — когда у него умирают родители и он остается сам себе главой и опорой. Самостоятельным становится человеком, хозяином. Если отец видит, что его сыновья ходят, держа руки за спиной, всегда сердится. Даже спрашивает: «Разве я у тебя умер, что ты держишься за крестец?»

Я смотрю на своих спутников. Даваацэрэн увлечен разговором. Все-таки мне очень повезло, что он — при своей занятости — собрался поехать с нами. Даваацэрэн человек высокой культуры, знаток Монголии и всегда поможет, когда разговор идет на диалекте. Он. великолепно владеет русским языком, его жена, Елена Михайловна, преподает русский в Монгольском университете.

У Няма блестят глаза, он торопливо записывает в блокноте, потом, забыв про него, долго слушает, глядя Чойсурэну в рот, наконец спохватывается, пишет. Мы все сегодня чем-то обогатились, а уж ему, впервые поехавшему в экспедицию, все внове: что говорится, как говорится, кем...

Да, но как же сенокос? Сколько мы уже говорим? Почти четыре часа. Секретарь парторганизации успокаивающе поднимает руку: на улице собирается непогода, и правление сомона просит уважаемых старших пока остаться. Как только развиднеется, они смогут поехать. Правление поможет.

Мы проговорили еще часа два, съев за это время немалую часть барашка, выпив два котла чая с молоком и сокровенный бидончик архи. Трижды я пересаживалась с табуретки то на пол, то на кровать. Попробуйте-ка просидеть на низенькой монгольской табуреточке размером двадцать сантиметров на пятнадцать несколько часов! Кончила одну тетрадь и начала другую. Только невозмутимый Чойсурэн, казалось, не замечал времени. Думаю, что он тоже утомился, но виду не подает.

— Спасибо. Пожалуй, на сегодня хватит.

Старики задвигались, пожелали вместе с нами сфотографироваться.

— Ну ты, Чойсурэн, ей прямо экзамен сдавал,— пошутил один из них.

И это слово, так выбивающееся из общей беседы, вызвало дружный смех.

Темнеет, накрапывает холодный дождь.

— Простите, что мы вас так надолго задержали,— говорю я.

Чойсурэн улыбается.

— Ничего. Если ты собрался в дорогу, а к тебе пришел важный и интересный гость — хороший будет путь...

Наталья Жуковская, кандидат исторических наук Баян Агт — Москва

Странные голоса болидов

Случилось это много лет назад, в небольшом городке Исилькуле, затерявшемся среди заснеженных равнин бескрайней прииртышской лесостепи, примерно между Омском и казахстанским Петропавловском. Над темно-синими сугробами исилькульской улицы, над снежными шапками, нахлобученными на крыши одноэтажных домиков, мерцало тысячезвездное небо. Было морозно, спокойно и тихо.

Как вдруг вверху, где-то в зените, раздался звук, сухой и резкий, похожий на треск разрываемой ткани, словно кто-то распорол ее по шву до конца.

Я моментально вскинул голову — ярчайший болид, рассыпая желтовато-белые искры, стремительно несся по звездному небу, столь стремительно, что я успел «застать» его лишь в середине и конце пути, когда он, пыхнув последними искрами, потух где-то высоко-высоко в атмосфере.

Тут же исчез и звук рвущейся ткани. И снова над городком повисла мягкая снежная тишина. Метеор же оставил за собой длинный светящийся след, протянувшийся по звездам как раз через зенит. След этот быстро таял и окончательно померк секунд через пять.