Песня была знакомая: «Много разных кладов зарыто под северным льдом, не споткнись о Полярный круг, добираясь до них».
Алексей вполголоса бубнил слова старой экспедиционной песни. Черт бы побрал, меня даже это раздражало. Мы совсем не ложились спать в эту ночь. Мы решали сейчас наше сугубо личное дело, и я не помню, с каких пор повелось так, что каждый раз, прежде чем принять важное решение, мы уходили на наше особое место. Было такое удобное место невдалеке от поселка, там, где береговой обрыв переходил в кочковатую россыпь тундры и море плескалось в десяти метрах от входа в избушку.
— Так что будем делать? — в двухтысячный раз спросил меня Старик. Алексея все почему-то звали Стариком, и это подходило к нему лучше любого имени.
— Давай будем думать, — ответил я в две тысячи первый раз.
Перед тем как спуститься к дому, Старик остановился поправить крепление на лыже. Несколько куропаток, обладавших при жизни замедленной реакцией, коченели в связке. Вечер делал снег синим, а камень на вершине — черным. Старик достал бутерброды. Они были завернуты в цветные оттиски фотографий из какого-то журнала. На фотографиях были пальмы, черные большеглазые ребятишки, лодки-сампаны. Мы долго рассматривали их, фотографии наводили на всякие мысли.
— А знаешь... — сказал Старик.
— Знаю, — ответил я.
И мы начали разговор, который долго уже обдумывали каждый отдельно. Мы живем на Чукотке. Я геолог, то есть бродяга по профессии, Старик — бродяга по увлечению. Геологи видят мир — это лицевая сторона медали, но они не всегда идут гуда, куда хочется. План есть план, и маршруты заранее жестко проложены по карте. Будет отпуск, и мы обязательно закрутим маршрут «поперек Чукотки», такой, какой нам захочется. Из всех синих сопок мы выберем самые синие, из голубых рек — самые нехоженые. У нас будет медаль без оборотной стороны.
Только потом я понял, что в тот вечер мы рассуждали как наивные младенцы. «Брести куда глаза глядят». Мы энергично разрабатывали варианты. Один был лучше другого, и все походили на перевернутые косточки домино: угадай, который нужнее. Нужна была цель. Наша идея стала здорово напоминать мыльный пузырь. Она отливала всеми цветами радуги и... висела в воздухе. Трагическая судьба мыльных пузырей была нам известна еще по опыту далекого детства.
...Две желтые папки попались мне на глаза случайно. Я прочел их содержимое взахлеб и, только перевернув последнюю страницу, заметил с удивлением, что переплеты у папок не из потемневшей кожи с бронзой, а из обыкновенных скоросшивателей и что нет в них истлевших пергаментов и карт с нарисованными от руки человечками. Вторая половина XX века неумолимо смотрела на меня входящими номерами писем и загогулинами резолюций. Содержание папок, однако, искупало все. «Дело №» — было напечатано на желтом картоне, а поперек шли карандашные надписи: «Переписка с заявителем Уваровым В. Ф.» на одной и «Переписка с заявителем Баскиным С. И.» — на другой. Стало до чертиков ясно, что именно в этих папках лежит плоть и кровь нашей идеи. Эпоха мыльных пузырей кончилась.
Мы изучали содержимое папок днем и ночью. Особенно приятно было изучать их ночью, когда снег переставал скрипеть за окнами и мыши начинали нагло шебаршить за обоями. Настольная лампа с понимающим видом заглядывала в бумаги, двустволки на стене хранили безучастное молчание... Переписка с заявителем Баскиным и переписка с заявителем Уваровым. Очень все это было интересно.
Две невероятные история
Папка с «делом Уварова» старшая по возрасту. Основу ее составляет первое объемистое письмо Уварова, все остальное только дополняет, уточняет и... запутывает.