Журнал «Вокруг Света» №05 за 1995 год

— Мы сможем добраться лишь до какой-нибудь станции, где поезда останавливаются, в лучшем случае, раз в сутки.

— Тогда мы не попадем на пароход раньше утра. Боюсь, к тому времени от вашей репутации ничего не останется!

— Я рада, что вы проявляете такую заботу обо мне. Но мне глубоко наплевать, что подумают эти люди.

— Дорогая, сейчас я пожертвовал бы чем угодно, лишь бы очутиться на пароходе. Я уверен, что блохи и вши вам нравятся не больше, чем мне. И я не представляю, где мы сможем провести ночь.

Она пожала плечами и, бросив взгляд в сторону деревни, насчитывавшей десятка два хижин, произнесла:

— Аллах позаботится об этом.

Из деревни к нам уже спешила толпа мужчин и мальчишек, и, когда они приблизились, Уна расспросила их о случившемся. По их словам выходило, что пароход не дождался нас, поскольку ему нужно было стать на якорь около Бени-Мухаммеда до наступления темноты. Капитан просил местного шейха отправить людей на розыски, если мы не вернемся до заката, и передать нам свои сожаления. Подобная причина показалась мне достаточно веской: пассажиры действительно обязаны своевременно возвращаться на борт.

К нам подошел шейх, — дружелюбного вида пожилой человек со слезящимися глазами, опирающийся на палку, и я попросил Уну узнать у него относительно поездов. Ее предчувствия подтвердились: ближайшая станция с названием Дейр Мовас находилась на другом берегу реки, поезда останавливались там только три раза в неделю, и следующий поезд на юг будет лишь завтра утром.

Однако была и приятная новость: горничная Уны со всем багажом своей госпожи сошла с парохода перед самым отплытием. Мы спросили шейха, где можно разместиться на ночь, и этот, несколько неопрятный, старик предложил нам воспользоваться его домом, причем с такой царской учтивостью, словно предоставлял в наше распоряжение дворец.

Слава Богу, у горничной хватило сообразительности не только вынести на берег багаж Уны, но и захватить кое-что из моих вещей.

Дом шейха оказался одноэтажным строением всего с двумя комнатами. Одна из них была полна женщин, но шейх с помощью пинков и проклятий выгнал их и усадил нас на тростниковые маты на полу. Комната жутко воняла козами и была неимоверно грязной.

Нам подали кофе, и, пока мы пили его, Уна и шейх неторопливо беседовали. Я не особенно прислушивался к их разговору, но уловил слово «палатка», после чего Уна повернулась ко мне. Нам повезло, сказала она. — С прошлой зимы здесь осталось снаряжение археологов. Я боялась оскорбить старика отказом спать в его доме, однако настояла, чтобы нам разбили за деревней палатки, под предлогом, что мы не хотим причинять ему неудобств.

Около входа в дом прямо на земле горел огонь, на котором что-то готовилось. В низкой комнате без всякой вентиляции было невообразимо жарко и смрадно, а от дыма буквально текли слезы. Шейх отправился распорядиться относительно палаток, и примерно через час мы наконец-то приступили к еде.

Большое деревянное блюдо с жареными голубями просто поставили в центре комнаты. Уна, шейх, его старший сын, мужчина лет сорока с бельмом на глазу, и я уселись вокруг него. Шейх залез пальцами прямо в блюдо и предложил нам по голубю. Мы разрывали их на части пальцами и зубами. За голубями последовало блюдо из крохотных куриных яиц и сладкой кукурузы, затем сыр из козьего молока и наконец какие-то липкие, неопределенного вида сладости. Вновь подали кофе, и только после этого Уна вежливо рыгнула и поклонилась шейху, сказав «Мабрук!», что означает «Поздравляю с великолепными кушаньями, которые вы приготовили». Затем легонько толкнула меня локтем, я повторил ее действия и слова, а наши хозяева в подобной манере выразили свое удовлетворение.

Свежий ночной воздух благоухал, как ароматное вино, после зловония гостиной шейха, и я глубоко дышал, идя за стариком к пальмовой роще на берегу реки, где для нас поставили палатки.

Их было две: одна — маленькая, армейская, а другая — побольше, напоминающая шатер. Я предположил, что первая предназначалась для меня, и эта мысль доставила мне облегчение.

Легко же представить мою реакцию, когда я увидел горничную Уны, появившуюся у входа в армейскую палатку. Шейх ввел нас с Уной в шатер, и из оброненного им замечания я понял, что он считает нас супругами. Уна, как я заметил со смешанным чувством восторга и тревоги, проигнорировала его реплику и начала поспешно расточать похвалы шейху за его заботу. И было за что благодарить, поскольку внутренность палатки немало удивила меня. Я всегда считал, что археологи живут в весьма суровых условиях. Теперь же эта иллюзия рассеялась. Палатка разделялась на две половины шторой, сейчас отдернутой, в одной части находились чемоданы Уны и ее спальные принадлежности, а в другой, служившей, вероятно, прихожей, стоял стол и несколько удобных кресел. На полу лежали ковры, и я заметил даже несколько бутылок шампанского, вероятно, тоже из запасов археологов. Палатка освещалась двумя масляными лампами, дававшими приятный, неяркий свет.

Старый шейх поклонился нам. Он тронул свой лоб, потом сердце и произнес: