Список этот не что иное, как отзвук детской мечты об Африке, стране приключений, стране охотников за слоновой костью, Стране Больших Белых Пятен. Мечта, правда, приняла форму каталога, но составитель читает его как поэму. Перед отъездом он публикует в местных газетах статьи об опасностях, которые подстерегают его в пути, и, едва отъехав от дома сотню километров, называет официантов не иначе как «бой», а отрезки пути между бензозаправочными станциями — «сафари».
Этой школе противостоит другая. Ее основное правило очень простое:
Скоро наш «лендровер», повернув свой курносый нос на юг, весело бежал по дороге. Он прямо-таки лучился благодушием и безоблачной радостью жизни, ибо не подозревал, что с нами он еще хлебнет горя. Ему придется валяться вверх колесами, увязать в песке, тащиться по болоту и вообще пройти сквозь огонь и воду. И все это не налегке: на крышу ему мы пристроили двухсотлитровый бак с водой и шесть канистр с бензином и маслом, а внутрь засунули снаряжение и еду.
...И вот побережье. Далеко на горизонте дрожала и расплывалась в жарком мареве неясная, желтая, как львиная шкура, полоска: Африка. Мы были в Ла Линеа, на таможенной станции перед Гибралтаром. Здесь нам привелось познакомиться с английскими колониальными порядками: таможенник с нашивками сержанта и апломбом генерала конфисковал наши ружья и устроил нам самый настоящий допрос.
Для того чтобы получить визу на въезд в Соединенные Штаты, нужно поклясться на библии, что ты не собираешься убивать президента. Для въезда в Гибралтар нужно присягнуть в том, что ты не намерен причинить ущерб обезьянам, живущим на крепостных скалах. Дело в том, что, по старому поверью, англичане будут оставаться в Гибралтаре до тех пор, пока там жива последняя обезьяна; любовь к животным, практическая хватка и суеверие — характерные черты английского колониального правления — заставили чиновников Ее Величества держать в Гибралтаре большую часть своего средиземноморского флота и тяжелую артиллерию, дабы защищать обезьян до последнего англичанина. К иностранцам, привозящим с собой охотничьи ружья, здесь относятся с крайней подозрительностью; только после клятвенных заверений в любви к животным и англичанам таможенник согласился не конфисковать наши ружья, а лишь опломбировать их. Нам еще доведется об этом вспомнить. А пока перейдем к делу. Пора брать... нет, не быка за рога, скорее слона за хобот.
В 1951 году мне сказали, что в Конго насчитывается 100 500 слонов. В тот год я увидел там еще двух совсем маленьких и наверняка не учтенных, так что поголовье слонов явно было тогда на две штуки больше. Зато поголовье туристов в том же году едва не сократилось на одну единицу. Я имею в виду себя. Случилось это так.
Мы пересекали границу Уганды с Конго. Сразу же за Кизиндой остановились заправить машину. Парень с бензоколонки сказал, что сюда приходили слоны: они всю ночь бродили вокруг и теперь, по всей вероятности, стоят и пережевывают свой первый завтрак где-нибудь неподалеку. Я зарядил пленкой свой «контакс», нахлобучил шляпу и двинулся в путь. Утренний воздух сладко пах смолой и медом, а белые метелки травы императа придавали саванне сходство с пенящимся морем. Наконец я увидел двух больших слонов, которые стояли в тени зонтика акации и завтракали. Я попытался вспомнить, что в таких случаях делали Билли-Слон, Кожаный Чулок, Джим Корбетт и другие знаменитые охотники; засим, определив направление ветра, снял ботинки, засунул их в карманы куртки и пополз в сторону, чтобы, сделав широкий полукруг, подобраться к слонам поближе. Громко стучало сердце, горели щеки. Я был уже так близко, что слышал, как у слонов урчит в животе. Осторожно пристроившись за кустом, я взял аппарат и уже собирался сделать мастерский кадр, как вдруг услышал по соседству с собой удивленное мычание. Оказывается, я настолько увлекся большими слонами, что совсем позабыл о маленьких и попал прямо в слоновью детскую, где два тото — так на языке суахили зовут слонят — играли друг с другом. Первый тото был маленькой, застенчивой и хорошо воспитанной девочкой, которая очень смутилась из-за того, что я застал ее в неглиже, но второй тото уставился на меня злыми поросячьими глазками и сердито завопил. Родители обернулись, насторожили свои огромные уши и подняли хоботы — казалось, что две танцующие кобры вдруг взвились в небо, — а потом со всех ног понеслись на помощь.