Журнал «Вокруг Света» №06 за 1974 год

Казалось бы, мелочь — замечательный мореплаватель Федот Алексеев Попов, под чьим водительством казаки впервые обогнули Азию и Беринговым проливом прошли к Камчатке, назван Федотом I. Пушкинская улыбка или быстрая оценка ситуации: здесь, в колоссальном удалении от центра, всякий предводитель, начальник почти независим; Федот I — это, кажется, знак особой дикой вольности, о которой еще речь пойдет...

Было бы глупо сравнивать достоинства стиля великого писателя и жившего за сто лет до него крупного ученого... Каждый хорош сам по себе, и не об этом сейчас речь идет. Но мы замечаем, что Пушкин не может холодно, «молча» конспектировать, он ищет высказаться, не может или не хочет сдержать восклицания, улыбки или иного отношения к тому, что читает, и эти чисто пушкинские строки вдруг вспыхивают там и сям; нам же радостно их заметить.

Вот Крашенинников размышляет о свойстве камчатской землицы, подробно описывая климат, природу. Несколько страниц его книги Пушкин «сжимает» в следующие строки:

«Камчатка — страна печальная, гористая, влажная. Ветры почти беспрестанные обвевают ее. Снега не тают на высоких горах. Снега выпадают на три сажени глубины и лежат на ней почти восемь месяцев. Ветры и морозы убивают снега; весеннее солнце отражается на их гладкой поверхности и причиняет несносную боль глазам. Настает лето. Камчатка, от наводнения освобожденная, являет скоро великую силу растительности; но в начале августа уже показывается иней и начинаются морозы».

Да ведь это наблюдение самого Пушкина! Это у него болят глаза от снега, это ему печально (у Крашенинникова нет и слова такого в приведенном отрывке), это он стоит, обвеваемый беспрестанными ветрами, приносящими и убивающими снега...

Разумеется, тут впечатления не 1837 года, а 1737-го (год прибытия Крашенинникова на Камчатку), и все же это уж совсем не конспект. Это пушкинский текст, вроде бы давно известный и в то же время неведомый: это Пушкин вернулся из страны печальной, гористой, влажной...

II

Зачем же Пушкин туда отправлялся?

Разумеется, Пушкин не мог не оценить особой поэзии той ученой книги, того дальнего края — пожалуй, более далекого, чем Лукоморье, остров Буян и славное Салтаново царство... Крашенинников же посетил Камчатку за сто лет до пушкинского времени, когда эта земля была еще более далекой, дикой, таинственной. На каждой странице «Описания» встречаются удивительные, неожиданные, колоритнейшие подробности, и многие отмечены высоким ценителем,

...«Во время же отлива ходит по морю вал с белью и с засыпью вышиною до 30 сажен» (Пушкин подчеркнул образные наименования пенистой верхушки валов).

...Крутые горы, с которых спускаются на ремнях.

...Медведи, которые обдирают кожу и мягкие места, но никогда не умертвляют людей; ободранных же «называют камчадалы дранками ».

«Гора Алаид на пустом Курильском острову, — записывает Пушкин и помечает: — смотри о ней сказку».

Вот она, сказка, приведенная Крашенинниковым:

«...Помянутая гора стояла прежде сего посреди объявленного озера; и понеже она вышиною своею у всех прочих гор свет отнимала, то оные непрестанно на Алаид негодовали и с ней ссорились, так что Алаид принуждена была от неспокойства удалиться и стать в уединении на море; однако в память своего на озере пребывания оставила она свое сердце, которое по-курильски Учичи, также и Нухгунк, то есть пупковой, а по-русски Сердце камень называется, которой стоит посреди Курильского озера и имеет коническую фигуру. Путь ее был тем местом, где течет река Озерная, которая учинилась при случае оного путешествия: ибо как гора поднялась с места, то вода из озера устремилась за нею и проложила себе к морю дорогу. И хотя... молодые люди тому смеются, однако старики и женщины почитают все вышеописанное за истину, почему о удивительных их воображениях рассуждать можно».

Еще из пушкинского «конспекта»: «Молния редко видима в Камчатке. Дикари полагают, что гамулы (духи) бросают из своих юрт горящие головешки.

Гром, по их мнению, происходит от того, что Кут (1 Кут — местное божество. (Прим. авт.)) лодки свои с реки на реку перетаскивает или что он в сердцах бросает оземь свой бубен.

Смотри грациозную их сказку о ветре и о зорях утренней и вечерней...»

Мелькнуло пушкинское слово — грациозная, — и мы, конечно, присмотримся к той камчадальской сказке, которая так понравилась поэту.