Журнал «Вокруг Света» №06 за 1981 год

Нет, это была не кража. Это реклама. Через десять минут под вечным плакатом «Только — Левис!» вместо исчезнувших повисли новые джинсы. Мигающий неон и ухищрения декораторов, фокусничающих электроникой, примелькались, а вот живая реклама, с риском...

Негромкий гвалт, поднятый прохожими, свидетельствовал, что французов среди них почти не было. В центре Парижа чаще услышишь английскую, немецкую, а то и японскую речь.

У площади Тертр

Удивительно смотреть на людей, читающих книги за рулем. Из-за пробок средняя скорость в Париже 13 километров в час. Потому я и старался ходить пешком — скорость почти та же, а увидишь больше. На Монмартре, на крохотной площади Тертр невозможно избавиться от ощущения, что бродишь среди декораций на сцене. Она заставлена лавками художников. Экзотически одетые метры торгуют только «гениальными» произведениями и за несколько франков пишут моментальные — иной раз довольно похожие — портреты заказчиков. Жизнь этой художественной богемы в прошлом веке и дала предприимчивым людям стереотип для организации «вечного праздника» на площади Пигаль, у старых ворот Сен-Дени и дальше, внизу — на Елисейских полях и Больших бульварах.

Я долго стоял перед зеленым полотном, на котором среди разлапистых, несуществующих в природе деревьев сиреневыми пятнами мелькали танцующие люди. Под ним висели невостребованные заказчиками портреты, виды площади Тертр, открытки; на коврике лежали кожаные ручной кройки шляпы, сумки, походившие на патронташи, свистульки из глины, бусы из пестрых камней. Метр в свитере, вытянутом почти до коленей, попивал винцо, закусывал длинной булкой, словно не видел ни меня, ни толпу...

Икона, которую я тронул, оказалась из папье-маше. Метр заметил невольную усмешку и сказал:

— Десять франков.

— А картина?

— Триста. Но если это для вас дорого, можно сделать моментальный портрет...

Метр запихнул кулаки поглубже в карманы своей кофты, вытянув ее еще больше, и вдруг сказал:

— А вообще-то я архитектор, строитель.

Он словно бы стыдился своего «салона». Хотя торговля у него шла: в жестяной коробке из-под табака лежали бумажные деньги, придавленные десятифранковыми монетами.

Общительный, вежливый и обходительный парижанин, как, впрочем, и большинство французов, к исповеди никогда не склонен. Она и не требовалась: бывший архитектор был просто безработным. С Монмартра, судя по всему, давно ушли настоящие художники. И тогда оказавшиеся не у дел люди приспособились здесь торговать традицией.

Нечто подобное, как мне кажется, случилось и со знаменитыми монмартрскими кафе.

Пожалуй, в точности никто и не знает, сколько же сейчас в Париже кафе и бистро. Возможно, потому, что они практически повсюду, и возникают и исчезают довольно часто; есть и исключения, имеющие столетние репутации. Но и репутации иной раз губят суть. В «Ротонде», например, привечавшей в начале века стольких — полунищих тогда — знаменитостей, цены сейчас по карману лишь буржуа да богатым иностранцам.

В появлении и исчезновении кафе смене названий и моды на них очень по-парижски проявляются перемены в социальном составе жителей французской столицы. На Больших бульварах бросаются в глаза оборудованные на американский манер стойки — снэк-бары, перенятые у британцев пивные — «пабы», харчевни на азиатский манер, которые держат бежавшие в 1975 году после освобождения Сайгона всякого рода бывшие генералы, офицеры и просто проходимцы. Посетители, сидящие за столиками,— непременно лицом к улице, словно она для них сцена,— больше помалкивают, чем говорят, да и шумных компаний что-то не видно даже на Монмартре. Возможно, вместе с процессом «выживания» из центра трудящейся, рабочей прослойки вытравился отсюда и вольный настрой художников и поэтов, музыкантов и скульпторов. Когда-то они открывали здесь «салоны независимых» под девизом «Ни жюри, ни наград» и кабаре с поэтическими названиями, где гарсонов одевали в мундиры «Академии бессмертных» в знак протеста против официального омертвелого искусства...

Пожалуй, единственное, что так и« не привилось на Монмартре,— это автомобили. Туристские автобусы с мощными двигателями и легковушки хотя и забираются сюда, на высоту ста тридцати метров, тут же и застревают. Развернуться им негде, хотя они уже давно держат в плену весь Париж.

«Борьба и надежда»