Журнал «Вокруг Света» №06 за 1994 год

Фернандо в знак согласия закрыл глаза, теперь только он почувствовал свою шею. Без сомнения, Чима прибежал в последний момент. Мой дорогой спутник, брат, коричневокожий друг. В Фернандо поднималось чувство искренней, чистосердечной благодарности.

— Никогда, — сказал он, почувствовав опять способность говорить, — никогда я этого не забуду. Чима, ты спас мне жизнь.

Чибча усмехнулся и помог лейтенанту вернуться в хижину.

Когда Кесада, придя с экспедицией к оставленной деревне, расспросил поподробнее проводников-туземцев, стало ясно, что они потеряли ориентировку. Даже Чима не мог ничем помочь. Он знал только, что завоеватели слишком отклонились на восток, стремясь поскорее подойти к большой реке. Надо было бы придерживаться берега озера Сапатос, но Кесада хотел сократить путь, хорошо понимая страх солдат перед болотами.

Они не стали долго задерживаться в брошенной деревне. Фернандо чувствовал, что может продолжать путь. И конкистадоры опять пустились в дорогу. Вскоре они забрались в такие дебри, что только с помощью мечей удавалось прорубить проходы в зарослях. Между тем становилось все сырее, почва буквально уходила из-под ног, и лошади почти не могли идти дальше.

В конце концов Кесада решил прекратить блуждание в этой ужасной лесной беспредельности и резко повернул на юго-запад в полной уверенности, что они выйдут к Рио-Магдалене.

Фернандо вместе со всеми тащился в этой длинной цепочке усталых, близких к отчаянию людей. В течение нескольких дней он жевал листочки коки, взяв пример с индейцев.

Наконец они подошли к какой-то реке и почти сразу нашли возвышенное место, где — командующий приказал разбить неприступный лагерь, чтобы все могли как следует отдохнуть. Вместе с тем Кесада считал, что вскоре необходимо будет тщательно исследовать всю местность вдоль реки и выяснить, существуют ли подходы к Рио-Магдалене.

Солдаты очистили от растительности подходящий для лагеря холм, устроили непреодолимую засеку из ветвей колючих кустарников. В это время индейцы-носильщики из пальмовых листьев и лиан сооружали хижины-шалаши, а также загон для лошадей, измученных и покрытых болячками, над которыми тучами роились насекомые.

Перед шалашами на берегу реки уже развевалось знамя конкистадоров. Здесь самые умелые трудились над изготовлением двух лодок. Получились довольно неуклюжие суденышки. Ленивое течение реки внушало надежду, что таким оно будет до самого впадения ее в Рио-Магдалену.

Через несколько дней лодки были готовы и спущены на воду. Один из конкистадоров был назначен руководителем этой флотилии и набирал людей.

Кесада дал свои последние указания.

— Вы должны плыть до Рио-Магдалены и разведать, не находится ли капитан Торнилло где-нибудь там поблизости со своими кораблями. Мы будем ждать от вас сообщений. Счастливого пути!

Уже на третий день лодки невредимыми вернулись обратно. Все солдаты были налицо, пропал только индеец. Он незаметно исчез у впадения реки в Рио-Магдалену, и спутники, подождав немного, предоставили индейца его судьбе.

Командир группы доложил, что в нескольких милях по течению ниже лагеря они подошли к другому полноводному рукаву, по которому поплыли дальше в северо-западном направлении и в конце концов достигли Рио-Магдалены. Оказалось, что в месте впадения реки в Рио-Магдалену расположилась довольно большая индейская деревня, жители которой сообщили, что четыре корабля, которыми интересовались испанцы, проплыли дальше вверх по течению Рио-Магдалены. Разведчики выторговали у индейцев несколько мешков маиса, которые, ко всеобщему удовлетворению, привезли с собой, чтобы испечь хлеб.

Ну а индеец? О пропавшем индейце вскоре забыли, только Фернандо обеспокоенно думал о нем. Как-то ночью он сказал Чиме:

— Ты, значит, еще одного связного отправил, а обещал ничего подобного не делать, не сообщив мне.

— Твои заключения быстры, как утренний ветерок, — ответил чибча и улыбнулся. — Я счастлив быть твоим слугой.

— Отвечай мне! Это ты послал пропавшего индейца?

— Ты уже ответил на свой вопрос, сеньор.

— Я же тебе запретил посылать сообщение. Ты совсем не думаешь о своей жизни!

— Можно ли думать о своей жизни, если стоит вопрос о жизни целого народа?

Чибча был неисправим. Зачем, собственно, Фернандо тратит так много сил, чтобы пояснить Чиме смысл и цели их похода, если тот ничего, ну совершенно ничего не хочет понимать! Начать опять сначала? Но многого ли он достигнет, если эта игра противоречивых представлений будет продолжаться без конца?

Могут ли попытки Фернандо доказать чибче благопристойность предпринятого похода? Он же ничему не верит! Впрочем, и действительно все происходит совершенно не так, как Фернандо пытается представить. Господству языческого вождя неотвратимо придет конец, если он не захочет быть вассалом христианского императора и не примет христианскую веру для всего своего народа. Стало быть, все, что делает Чима, справедливо? Но ведь с другой стороны... А, к черту!