— В океане снова штормило, баржу обрушивались огромные валы. Шторм бушевал и днем ночью. Задраивали токи. Снова и снова ручной помпой откачивали воду из трюма. Волны бросали нас с борта на борт. Наши руки и лица кровоточили от ударов о стенки кубрика. Соль разъедала ссадины.
Дни шли, и наш продовольственный запас таял. У нас было ведро картошки, килограмма полтора свинного жира, одна начатая и одна нераспечатанная банка свиной тушенки, буханка хлеба и питьевая вода в баке. Ну и в двигателях в системе охлаждения была пресная вода.
Решили распределить съестное таким образом, чтобы принимать пищу раз в двое суток. Ящики, автомобильные покрышки, которые оказались на барже, — все пошло в печку.
Через несколько дней сократили, свой рацион. Одну картошину ложку жира в суп на четверых. Кончилась пресная вода. Собрали дождевую. Пили по пять глотков в день. Потом — по три.
— Шторм не прекращался. Пока не сели аккумуляторы, слушал радио. В наушниках раздавались обрывки чужих слов, незнакомые песни. И тогда мы пели свои. Филипп Поплавский брал в руки гармошку и запевал свою любимую «Дивлюсь я на небо». Мы дружно подтягивали. Такие концерты продолжались по нескольку часов.
У Ивана Федотова были с собой книги. Читали их все вместе. Когда океан бушевал особенно неистово, раскрывали «Мартина Идена». Образ этого смелого, мужественного человека придавал нам новые силы.
— Однажды ночью увидели в море огни парохода. На палубу выскочила вся команда. Зиганшин стал «писать» сигнальной лампой призыв о помощи. Нам показалось, что мы видим ответное мигание сигнальных ламп парохода. Обрадовались.
— Поворачивает! — закричал Федотов.
Но корабль прошел мимо.
И снова на наше судно обрушился шторм. Потом мы подсчитали, что из 49 дней дрейфа у нас было только пять спокойных.
Когда море утихало, мы пытались ловить рыбу. Два крючка у нас было, а еще два мы выточили напильником из тонких гвоздей. Распустив кусок каната, мы свили лески. Из консервной банки вырезали блесны. Но рыба не ловилась. Однажды у самого борта появилась акула. Зиганшин кинулся к борту с багром в руках, замахнулся, но багор оказался коротким, и акула ушла.
И еще раз мы увидели вдали пароход. Это было днем. На мачту баржи подняли самодельный «сигнал бедствия» — белую портянку. Увидят или не увидят! Нет, на пароходе нас не заметили. Не заметил нас и третий пароход, который появился через несколько дней. Тяжело это было. Ох, как тяжело! Но тут Федотов сказал: «Прошли три, будет и четвертый!» Поверили — будет и четвертый!