Журнал «Вокруг Света» №07 за 1986 год

В тот вечер на ледоколе «Владивосток» разговор наш затянулся до поздней ночи. Антохин говорил о том, как подошли к «Павлу Корчагину», сторожившему у кромки антарктических льдов, забрали у него сто девяносто пять бочек вертолетного топлива — возместили утерянные. Отпустили судно, и оно ушло во фрахт куда-то в Монтевидео... Вспоминал он очень долгую ночь 22 июля и как на спутниковом снимке обнаружили айсберг длиной в сто двадцать километров. Встретили его уже на обратном пути на чистой воде... Подробно капитан останавливался на тяжелых льдах южных широт, на ветрах, которые были настолько сильными, что человек, вышедший на открытую палубу, рисковал остаться там, потому как одному не справиться, не открыть дверь; говорил он о метелях и морозах, об обманных заносах и еще о многом таком, с чем люди в Южном океане в это время года столкнулись впервые... Но оба ледокольных капитана: и Садчиков и Антохин — старый и молодой, больше всего говорили о девятнадцатичасовой «стоянке», когда они впервые поняли, что могут стать вторым «Сомовым».

До экспедиционного судна оставалось всего 90 миль. Спутниковый снимок показал, что на пути к «Сомову» образовались в тяжелых многолетних льдах разрывы — их Садчиков назвал меридиональными трещинами. Он говорил, что здесь дули постоянные юго-западные ветры. Они разорвали поля Тихоокеанского массива. Вертолетная разведка подтвердила эту удачу, но выяснилось, что эти каналы на стыках соединены мощнейшими перемычками, которые надо будет ледоколу рубить. И вот, пройдя несколько таких преград — здесь ледокол не раз заклинивало,— «Владивосток» застрял, и надолго. Девятнадцать часов машины непрерывно работали вперед-назад, чтобы расшатать, раскачать судно. Принялись за дифферентовку: перекачивали воду с носа на корму и обратно, попробовали кренованием сдвинуться с места: погнали воду с борта на борт. Никакого эффекта! Корпус ледокола сильно прихвачен. Решили завести с кормы ледовый якорь — крюк. Забурили лунку в ста метрах, вдели в нее якорь, залили водой, чтобы он смерзся, и наутро можно было занести перпендикулярно корме буксир и попытаться дернуть его лебедкой. Пошевелить корму... Винтами продолжали подмывать лед. Работали машины и враздрай: у ледокола три винта, так вот два винта вперед работают, один — назад. То корму потянет направо, то нос налево. И так все девятнадцать часов. Утешало людей то, что «Сомов» уже был в досягаемости вертолета. В этот день, 22 июля, вертолет сделал два рейса на экспедиционное судно. Летали туда начальник спасательной экспедиции Артур Николаевич Чилингаров, директор Арктического и Антарктического института Борис Андреевич Крутских. Доставили сомовцам овощи, фрукты, почту, экспедиционное оборудование.

Но на ледоколе все это время пытались сняться с места. Не хватало, как сказал Антохин, мощностей.

«Каково же было «Михаилу Сомову»?» — думал я, пытаясь в тот вечер разобраться в положении ледокола, у которого «лошадей» почти в четыре раза больше, чем у попавшего в дрейф судна, уже не говоря о мощном корпусе «Владивостока».

«Я весь промок, пока прошел эти несчастные 150 метров,— вспомнил я слова Валентина Родченко.— Идти пришлось вплотную к айсбергу, в двадцати метрах от него. Я предполагал, что могло быть у него под водой, но другого выхода у меня не было...» Да, надо еще учесть, что «Сомов», выгрузившись, был почти пустой, в балласте. Человек, посмотрев со стороны, увидел бы, что у судна ватерлиния, крашеная часть корпуса выскочила, то есть оказалась высоко надо льдом. Значит, ледокольные качества, которые судно имело... их не стало. Когда судно погружено, ледовый пояс приходится как раз ко льду. Не было у него и массы тяжести, которым он давил бы лед. И когда капитан Родченко судорожно хватался за ручку телеграфа, пытаясь пустым корпусом расколоть лед...— представить, как судно вело себя, трудно.

— Наш гидролог Анатолий Михайлович Москалев вдруг подсказал нам прием, которым пользовался в Арктике Вадим Андреевич Холоденко, Москалев работал на его ледоколе. Я такого еще не знал,— говорил мне Антохин.— Конечно, мы клинились и в Арктике, но узнал об этом приеме впервые...

Помню, когда я услышал имя уважаемого мною человека, у меня в нетерпении вырвалось:

— А что за прием, в чем он состоит?

— Минуту — полный вперед, минуту — полный назад. Вот так раз десять — раскачка всеми тремя винтами,— просто объяснил Антохин.— Это было уже утром. Только было собрались занести буксир на вмерзший в лед якорь, как ледокол расклинился.

— А что было дальше? — спросил я.

— Дело в том, что обстановка каждый раз менялась. Спутниковые снимки мы принимали в день два раза, и каждый раз ситуация другая — она менялась. Сначала эти трещины в массиве были по направлению с запада на восток, больше на юго-восток, а потом ближе к 26 июля они выпрямились почти в сторону