Журнал «Вокруг Света» №08 за 1960 год

Но что можно было сделать? Стараться вытащить мамонта из снежной топи — все равно, что руками поднимать дом.

Да ведь и мы были на краю гибели. Мне все время приходилось откапывать Виктора, и я почти плавал вокруг мамонтов по грудь в жидком снегу...

Часа через два после того, как мы добрались до зверей, самку окончательно поглотил снег, а у самца только голова оставалась на поверхности. Мамонт сделал титаническое усилие, почти что стал на заднее ноги. Он высунулся из ямы по плечи, но затем сразу увяз еще глубже.

Начало рассветать. Были ясно видны его глаза, налитые кровью. Он протянул хобот и испустил последний отчаянный хриплый рев.

Этого уже просто было не вынести. Мы с Виктором двинулись прочь. Прочь, подгоняемые ветром.

Я тащил его, не знаю сколько времени. Стало светло, и мы увидели, что каменная стена далеко впереди прерывается узким ущельем.

Это был выход из долины, который я искал два первых дня...

Подполковник замолчал, и в купе стало тихо. За окном неслись ели и сосны сибирского леса. Проводник в коридоре, позванивая ложечками, разносил чай.

— А что дальше? — спросил инженер, который прежде рассказывал об ихтиозавре. — Как вы сами спаслись?

— А сами просто шли. Это уже другая история, как двое летчиков спаслись в тайге. Шли по компасу. Двадцать дней, пока на нас не наткнулись якуты-охотники. Последняя неделя как-то исчезла у меня из памяти. Мы с Виктором были похожи на привидения. Израненные, ободранные, голодные. Виктор все время просил меня, чтобы я оставил его и спасся хотя бы один. Я оставил его и шел какое-то время один. Я шел и мучился и проклинал себя. Потом повернул было обратно, но тут же оказалось, что я вовсе не оставлял его, а продолжаю тащить за собой. Это превратилось в навязчивую идею. Мне все казалось, что я выпустил из рук «салазки» с Виктором... Позже рассказывали, что в госпитале меня никак не могли от него оторвать. Я в него прямо-таки вцепился...

Подполковник усмехнулся и продолжал:

— Виктор поправился раньше и выписался. А я довольно долго был в тяжелом состоянии. И вот когда встал, первым делом отправился к главному врачу. Принялся было рассказывать, но кончить не пришлось. Он тотчас вызвал женщину, оказавшуюся психиатром, и оба стали меня успокаивать: «Ничего, ни

чего. Вы отдохнете, и все пройдет.

Старайтесь не думать о мамонтах. У вашего друга то же было, но теперь ему гораздо лучше». Я вспылил, те двое переглянулись, покачали головами. Понял, что лучше все отложить до выписки. Но и тогда не пришлось нам заняться мамонтами...

Я вышел из госпиталя, у дверей меня встречал Виктор. Но это было 22 июня 1941 года. Настало время других забот...

Только сейчас, спустя двадцать лет, я еду в Акон принять участие в экспедиции Академии наук. Теперь это будет не случайность, не катастрофа...

— А Виктор?

— Под Берлином. В 1945 году... Знаете, — сказал после паузы подполковник,— а мне теперь кажется, что и та семья мамонтов не погибла. Ведь буря вскоре кончилась, животные могли утоптать снег под собой и в конце концов выкарабкаться из ямы. Пусть в течение нескольких дней... Не говоря уже о том, что это могла быть и не единственная семья мамонтов в долине.

Рис. П. Караченцова

Вместе с ветром

Окончание. Начало см. в № 7.

Матвей все время давал позывные, но не получал ответа.

Над морем короткие радиоволны распространяются плохо, и связь с Москвой оборвалась. Немало тревожных часов пришлось пережить тем, кто следил за нашим полетом.

Море штормило. Мы видели пенящиеся волны, слышали тяжелый, похожий на громовые раскаты гул. Жутко и тревожно было на душе.

В детстве я читал трагический рассказ о гибели двух итальянских воздухоплавателей. Они рискнули перелететь через Средиземное море в Египет. Их шар попал в струю воздушных потоков, особенно сильных над морем. Воздух над морскими течениями, нагреваясь или охлаждаясь, приходит в бурное движение; возникают вихри и смерчи.

Аэронавты боролись с воздушными потоками, то сбрасывая грузы, то стравливая газ. Но стропы не выдержали больших перегрузок. Гондола оторвалась от шара и камнем понеслась к морю...

Однако над Каспием наш аэростат вел себя сравнительно спокойно. Как ни странно, помогал шторм. Ветер перемешивал воздух, и вертикальных потоков, опасных сейчас для нас, не возникало.

— Видите корабль? — воскликнул Гайгеров и показал вниз.

Мы свесили головы. Судно шло полным ходом, и от его форштевня в обе стороны разбегались волны, похожие на усы. Вид этого танкера подействовал на нас успокоительно. Значит, не одни мы здесь.

Часа через три на горизонте появилась фиолетовая полоска земли.

Она становилась все шире и шире. Наконец мы увидели песчаный берег. Краски менялись на глазах. Из фиолетовой полоски берег стал перекрашиваться в лиловый цвет, потом в зеленоватый и, наконец, в ярко-оранжевый, как мандариновая корочка. Пустыня!