Журнал «Вокруг Света» №09 за 1971 год

Михаил Евсеев. Два с лишним часа непрерывной работы. Выдираем из снега последние ящики со сгущенным молоком. Боря пытался сфотографировать черную пропасть трещины в блеклом свете ракет — по-моему, пустая затея.

Несу последний ящик. Кидаю его в снег и сажусь рядом с ним передохнуть. Не хочется ни о чем думать.

Вернулись из разведки Артур с Эдом. Артур собрал в своем домике старших специалистов и коротко пояснил обстановку. Говорить много никому не хочется. Даже бывалым полярникам подобного разлома наблюдать не приходилось. На морском двухметровом льду ведь все иначе: там края трещины возвышаются над водой лишь на полметра. Здесь же обрыв до шести метров. К тому же мы не уверены, что при дальнейшем разломе куски нашего айсберга не будут переворачиваться.

— Словом, так, — подытоживает Артур. — Сейчас первым делом передвинем подальше от разводья домики врача, гидрологов, мой, метео и рацию. Всем приготовить аварийный рюкзак с теплыми вещами и самым необходимым, сложить на большую волокушу. Доктору и повару отобрать запас продуктов, Васильеву подготовить аварийную рацию. Держаться по возможности вместе. Сейчас переговорю с «восемнадцатой» и дам радиограмму в институт о результатах разведки.

— Вот тебе и тридцать метров, — сказал Вадим, когда мы выходили из домика. — Уж лучше обычный лед.

Эдуард Саруханян. Через несколько минут по всему лагерю стоял треск отдираемых досок. За шумом работ мы уже не слышали шуршания и треска самой льдины. Ребята освобождают домики от тамбуров, так заботливо сколачиваемых прежде. Снимают электропроводку, телефонные провода. Наша спокойная жизнь длилась недолго.

Я упаковывал в домике химическую посуду и приборы, когда в дверь заглянул Валя Дондуков:

— Эдик, я приготовил обед, а людей нет. Надо хоть немного поесть.

— Спасибо, Валек, не хочется.

— Ты это брось, поесть обязательно надо. В каюте Вадим, Олег, Володя Волдаев.

— Все неприятности лучше встречать на полный желудок, — шутит Вадим. — Налетай.

Олега уговаривать не надо. Он и раньше не страдал отсутствием аппетита, и сейчас наворачивает, не обращая внимания на подозрительные шорохи под полом каюты.

— А у нас сегодня, как назло, зонд лезет и лезет. Нужно идти вам помогать, думаешь: «Скорей бы лопнул!» — а он хоть бы что... Дотянул до сорока двух километров... Прямо рекорд.

Это Володя. У него на лице такое благополучие, будто ничего не происходит. То ли действительно у парней крепкие нервы, то ли это храбрость от непонимания всей серьезности обстановки.

Ем с трудом. Первое кое-как проглотил. Шум под каютой резко усилился. Задрожали стены. Будто кожей ощущаешь, как ползет, царапая по дну, наш обломок. Выпил компот — и скорее наружу.

Михаил Евсеев. Треск, шум и скрип ломающегося льда приближался к лагерю со стороны метеоплощадки. Через несколько минут затрещало где-то непосредственно под лагерем и отдельные звуки слились в сплошной гул.

— Срочно вынести все необходимое из домиков! — стараясь перекрыть шум, кричал Артур. — В первую очередь материалы научных наблюдений. Все на волокушу!

Побежали с Прозоровым к своему домику. Здесь, на самом краю светлого пространства, за которым начинается сплошная темнота, наполненная гулом и скрежетом, было довольно неуютно. В ломике схватил папку с материалами, несколько необходимых вещей, все бросил в чемодан и отнес на волокушу.

Бегом возвращаюсь к радиорубке. За столом у передатчика спокойно сидит Валерий Кривошеий. Он держит в своих руках единственную ниточку, связывающую нас с Большой землей. В тамбуре басовито гудит умформер, в наушниках монотонно пищит морзянка. С «восемнадцатой» нас подбадривают, там непрерывно следят за нами. Каждый час вызывает на связь радиостанция Певека, просит сообщать обстановку.

Треск снова усилился. Выхожу на улицу и медленно иду к аэрологам. К треску и скрипу разламывающегося льда внезапно присоединились какие-то новые звуки: будто кто-то под тобой изо всех сил гигантской теркой скоблит лед. Это скрежетал о морское дно наш айсберг.

Вся картина разрушения казалась мне теперь ясной. Под мощным напором окружающих льдов наш осколок потащило через подводную банку. Оторвавшись от основного массива, айсберг теперь пахал дно, трещал и разваливался. Треск и скрежет достигли апогея. Я остановился на бугре, напряженно всматриваясь в поверхность снега. С минуты на минуту можно было ожидать появления новых трещин.

Артур под скрежет ломающегося льда спокойным голосом отдавал распоряжения:

— Виталик, ты отвечаешь за оружие. Смотри, чтобы все оружие было в одном месте. Леня, как рация? Срочно тащи сюда аварийную. Миша, — увидел он меня, — ты к разводью, наблюдай за ледовой обстановкой.

— Сильно трещит, — сказал я ему.

— Пусть трещит, не обращай внимания. — И, повернувшись, он пошел к радиорубке.

Я побрел к разводью. С опаской приблизился к краю, посмотрел туда, где должен был быть противоположный край пропасти, и не поверил своим глазам.

Тот край был на несколько метров ниже и смутно белел где-то далеко внизу. Я оторопело смотрел вниз, соображая, что бы это значило. Потом, повернувшись, кинулся в лагерь.