— Но он не знал, что была найдена квитанция. Никто этого не знал. Было выгоднее заставить людей из «Марса» поверить в предательство, чтобы их деморализовать. И разумеется, вашему отцу тоже ничего не говорили о квитанции, потому что в тюрьме он мог общаться с другими заключенными. Вероятно, в конце концов ему бы сказали, но так как он бежал...
— У него было время в тюрьме подумать о квитанции.
— Я повторяю вам, это был совершенно измотанный человек. Едва его привезли на авеню Анри-Мартен, как он тут же уснул на стуле. Даже после побега он не смог ничего вспомнить.
Твердая уверенность в том, что ты никого не предал, и невозможность доказать это вдовам расстрелянных, товарищам, которые вернутся из лагерей. Дилемма нашла свое решение на эльзасском шоссе.
— Почему Рихтер мне ничего не сказал?
— Может быть, он забыл. А может быть, он побоялся, не обвините ли вы его в том, что он убил вашего отца своим молчанием.
— А почему вы лгали мне в Гамбурге?
— Я хотел, чтобы вы помогли найти тридцать тысяч фунтов. Мне казалось, что будет проще подбить вас на это, если вы будете считать себя сыном предателя.
Они обменялись с матерью долгим взглядом, потом он сказал таким же спокойным голосом, какой был у нее:
— Убирайтесь прочь.
Он открыл засов и, когда Рюди прошел мимо, ногою сильно пнул его к лестнице. В шум от катившегося вниз по ступенькам тела несколько раз врывался приглушенный крик, потом наступила тишина, потом, как в комических фильмах, завершающая точка — хлопнувшая входная дверь.
Затем он подошел и взял в руки фотографию, стоявшую на камине. Его отец, такой молодой, что казался старшим братом. Луна, усталый солдат, у которого упрямо смыкались ресницы, но на целый месяц он очнулся от своего долгого сна, чтобы вывести сына на ту дорогу, где его самого настигла смерть, но по которой сын должен идти дальше. Он спрятал фотографии и ордена в ящик комода. Он видел в зеркале, что мать смотрела, как он это делает, и он знал, что она с ним согласна.
— Я выйду, — сказал он наконец.
Ему необходимо было движение. Он не остановится теперь после уже сделанных им шагов.
Трое в океане
«28 апреля 1971 года. 3400 миль к западу от Панамы. В 16.03 вахтенный матрос Казаченко заметил красную сигнальную ракету. Объявлена тревога «Человек за бортом». Делаем поворот на ракету. Бот № 2 подготовлен к спуску на воду. 16.08. Мотобот на воде, отошел по направлению к двум плавсредствам. 16.14. Три человека, маленькая спасательная шлюпка и надувной спасательный плот подняты на борт мотобота... Трое пострадавших, граждане ФРГ Эрих Нейдхард, Зигфрид Швайгхофер и Вольфганг Штельтинг, приняты на борт судна, им оказана необходимая медицинская помощь. 16.52. Дали полный ход вперед».
Эта выписка из судового журнала советского теплохода «Шота Руставели» вместе с фотографиями была прислана в редакцию капитаном А. Назаренко. Описанный в ней эпизод завершил необычное происшествие, которое чуть не закончилось трагически. 12 июля 1970 года от причалов Гамбургского порта в кругосветное плавание вышла десятиметровая яхта «Бичкамбер».
Плавание «Бичкамбера» протекало спокойно. После посещения Испании. Азор и островов Вест-Индии яхта через Таманский канал вышла в Тихий океан.
Беда пришла, когда ее меньше всего ждали. 5 апреля стояла ясная безветренная погода. Наступила ночь. В лунном свете застывший океан отсвечивал тусклым серебром. Вдруг сильный удар в корпус сбросил путешественников с подвесных коек. Снизу в большую пробоину хлынула вода. «Мелькнула мысль: «Наскочили на рифы», — вспоминал позднее Швайгхофер. — Но откуда взялись они здесь, на многокилометровой глубине?»
В этот момент с палубы донесся отчаянный крик Вольфганга: «Киты!» Выскочившие наверх мореходы успели разглядеть исчезающие во тьме спины двух морских исполинов, которые, видимо, и протаранили яхту. Судно быстро наполнялось водой. О том, чтобы заделать почти метровую пробоину, нечего было и думать. Путешественники едва успели спустить на воду спасательный плот и пластмассовую шлюпку да погрузить на них пару канистр с водой и кое-какие припасы, как «Бичкамбер» затонул.
Утром было принято решение добираться до Маркизских островов, держа курс по солнцу и звездам. Лодчонка под парусом едва тянула неуклюжий плот. Скудость рациона — стакан воды, 50 граммов сухарей и 20 граммов консервов — и начавшееся сильное волнение, когда приходилось грести по многу часов подряд, быстро отнимали силы. А с ними уходила и надежда на спасение.
«И вот на 24-й день, когда казалось, что все кончено, божественное провидение сжалилось над нами, — писал в своей телеграмме с борта теплохода «Шота Руставели» Зигфрид Швайгхофер. — Заметили судно. Пустили ракету. Оно поворачивает к нам. Слезы душат нас... Помещены в лазарет. Чувствуем себя заново родившимися. Находимся в белоснежных кроватях и в раю. Плывем домой».