Журнал «Вокруг Света» №09 за 1971 год

В действительности, теперь все было уже не до такой степени невыносимо плохо. Да, трус, а не герой смотрит с фотографий на камине. Только и всего. Не пускать же себе пулю в лоб из-за старых снимков. Куда хуже матери, которая бесконечно пичкает себя либриумом, чтобы как-то отделить живого человека, державшего ее в своих объятьях, от предателя, который послал на расстрел товарищей. Банальные пожелтевшие фотографии и рядом награды, которые кажутся смешными теперь, когда все знаешь; что же до наследственной склонности к предательству, то комиссару теперь-то уже крыть нечем. Дело закончено. И если рассмотреть реальные итоги, то, честно говоря, он мог обойтись без этой поездки в Германию и отправиться с ребятами на юг. Но он ни о чем не жалеет. Ему многое стало ясно. Невероятно даже, как много он смог понять за какие-то несколько недель. Он и не знал в мае шестьдесят восьмого, до какой степени он был прав, желая, чтобы все стало по-другому. Правда, он не знал тогда, что для этого мало баррикад в Латинском квартале. Не изменишь общества, сдирая мостовую, словно его кожу. Подлецы научились принимать удары. Не эти несчастные ослы из полиции, а другие, те, которые, как гангрена, разлагают все живые ткани организма. Мировая война, пять лет планета в огне и в крови, тридцать или сорок миллионов убитых, но как они ловко вывернулись, чтобы склеить куски, подлатать машину, засунуть Си-рио снова в гараж и построить дом для Рихтера из стекла и бетона, еще более роскошный, чем тот, какой был у него раньше. Вплоть до Рюди, подобранного французскими спецслужбами после его «работы» в гестапо. Или в абвере? Какая разница? Комиссар был прав: червоточина разъедает все. И надо все выскоблить. Но это будет нелегко. Ничего не достигнешь, если ограничишься тем, что будешь считать себя непричастным ко злу и поигрывать на гитаре, как эти юные бородачи-наркоманы, которые размалевывают тротуары в надежде извлечь пару монеток из кармана комиссара или Пуарье, а то и самого Рихтера. Ничего не добьешься, сколачивая банды дебоширов и крикунов, заканчивающих обычно свои гастроли по городу в крепких руках жандармов. Нет, нужно быть целой армией. Армия, она медлительна, она тяжеловесна, она заставляет тебя идти шагом в ногу с другими, она иногда топчется на месте, не все ее генералы — блестящие полководцы, но это — армия. Бывают солдаты, которым трудности оказываются не под силу, — вроде того, на пожелтевшей фотографии, — но разве это так уж важно в конечном счете, если есть армия и она продолжает идти вперед, несмотря ни на что? Он присоединится к этой армии, приведенный в ее ряды странными и невольными вербовщиками, с которыми он встречался весь этот месяц. Комиссар, Пуарье, Рихтер, Рюди. И даже Сирио, которого в мрачные годы звали Солнцем и который с покорной почтительностью снова стал гнуть спину, потому что политика — это не его ума дело.

— Браво, старик, вы нанесли удар, делающий вам честь!

Улыбка вымученная, несмотря на энергичные потирания черепа. Рюди, который, значит, следовал за ним от Монпарнаса до улицы Лекурб. Чего ему еще надо?

— Если бы не мое случайное сотрудничество с некоторыми господами, вам удалось бы вывести меня из игры и продолжать поиски одному. Но не стройте иллюзий, дело бы накрылось для вас тоже. Прежде чем меня отправили бы на галеру, я бы устроил хорошенький пожар.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я бы все рассказал, и вам бы не удалось прикарманить эти тридцать тысяч.

— Вы все еще о них думаете?

— Больше чем когда бы то ни было. Вот уже двадцать пять лет как я о них думаю и, поймите, я уже не могу отказаться от такого лакомого кусочка. Кстати, один вопрос: вы обещали комиссару долю?

Форменный псих. Он мог отделаться от него, дав ему пинка под зад, но они уже дошли до его двери, и, может быть, следует воспользоваться этим, чтобы получить ответ на вопрос, который он задает себе с Гамбурга.

— Комиссару Шалэ? Вы бредите? Долю чего?

— Не будем играть в кто кого перехитрит. Вы умны, но и я не идиот. Я попал пальцем в небо, считая, что ваш отец успел куда-то переправить денежки, но не пытайтесь меня убедить, что вы на этом успокоитесь.

— А что я, по-вашему, должен делать?

— Разыскать тридцать тысяч фунтов. Должны же они где-нибудь быть, эти проклятые банкноты. Раз Боб никому их не передал в «Ля Куполь» и раз их у него не было с собой, когда он выходил из ресторана, значит он приехал в Париж уже без этих денег. Я думаю, что он не захотел рисковать и тащить их в поезде, где в любой момент могла быть проверка багажа, и он, наверно, зарыл их где-нибудь после своего приземления, решив, что укажет место кому-нибудь из группы «Марс».

— Не думаете ли вы, что я стану перерывать лопатой все поля Франции, чтобы найти пачку гнилой бумаги?