...Мы обнаружили Пилпу только на третий день к вечеру, невдалеке от Мулики, — она, должно быть, слышала, как мы ее звали все предыдущие дни. Он была ужасно голодна — наверное, и малыши проголодались не меньше, но она так и не позволила им выйти из укрытия, а сама съела невероятное количество мяса. Мы ушли, так и не повидав малышей.
Я понимала, что теперь Пиппа боится выпускать детей из укрытия, когда стемнеет, и старалась кормить семейство по утрам. Малыши не могли съесть много за раз, но с удовольствием ели часто, с небольшими перерывами в течение дня. Поэтому я нередко оставалась рядом с гепардами весь день. Пиппа окончательно перестала кормить молоком своих прежних детенышей в возрасте восьми недель, а теперешние малыши в том же возрасте питались в основном ее молоком.
Мы решили, что настало время дать малышам имена. Самочку мы назвали Сомба, крупного самца — Биг-Бой — Большой, а его маленького брата Тайни — Крошка. Тайни был мой любимец, и не только потому, что был как две капли воды похож на Мбили, которую я любила больше всех детенышей предыдущего выводка, а еще и за то, что он был такой же заморыш. Но если ему недоставало физической силы, то обаяние и смелость искупали этот недостаток, а глаза у него были чудесные — красивые и выразительные.
Биг-Бой тоже был удивительно мил, но в другом роде. Он был не только самый красивый и самый добродушный из всех детенышей, но главное — своей непоколебимой уверенностью внушал уважение всем окружающим и уже в этом возрасте стал их признанным вождем.
Сомба была умнее остальных, но характер у нее был очень не простой. Сознавая свою слабость, она чисто по-женски защищалась, нападая. Припав к земле, как перед прыжком, она опускала голову и глядела исподлобья, прицеливаясь, чтобы внезапно размахнуться и ударить сразу обеими передними лапами. Я не могла понять, как она ухитряется при этом не опрокинуться, но надо признаться, что это был отличный способ защиты: как ни мала она была, я не решалась и пальцем двинуть, если Сомба была в плохом настроении. Когда я дала ей как-то целую голову от туши, она особенно часто демонстрировала свой излюбленный прием. Может быть, она считала эту голову своей добычей — хотя, насколько мне было известно, ей еще ни разу в жизни не приходилось охотиться. Было очень интересно смотреть, как малыши закрывают глаза, чтобы не отвлекаться, когда надо разгрызть мелкие кости. Когда Биг-Бою было одиннадцать недель и пять дней, он сосал Пиппу в последний раз. Я подозревала, что он просто сосет «пустышку», и с этого дня ежедневно проверяла, есть ли у Пиппы молоко — как ни удивительно, молоко у нее оставалось до тех пор, когда котятам исполнилось двадцать четыре недели и три дня. Как раз в этом возрасте у прежних детенышей Пиппы появились признаки рахита, и были три сломанные лапы на всех. Мне радостно было сознавать, что теперешние малыши вовсе не страдают от таких напастей — все они в отличной форме, и энергии у них хоть отбавляй.
Пожар и потоп
Начинался октябрь, приближался сезон дождей. Перед дождями в заповеднике обычно выжигают сухую траву, чтобы новая лучше росла; в огне гибнут и паразиты, отравляющие существование диким животным. Я просила директора прислать рабочих поджечь траву вокруг моего лагеря, — чтобы потом огонь с равнины не перекинулся к нам.
Пожар в степи для Пиппы был не в новинку, но малыши страшно пугались даже легкого запаха дыма, а Сомба все время тревожно принюхивалась. Несколько дней назад семейство перебралось к Мулике, где можно было играть на термитнике в тени большого дерева. Малыши сразу же изобрели новые игры: они скатывались со склона, как на салазках, или играли в прятки среди причудливых закоулков. Самой любимой была игра «Кто кого столкнет» — они без конца сражались за большую впадину на вершине термитника, где мог удобно устроиться только один. Но еще интереснее было прыгать туда-сюда через речку — через некоторое время они научились при этом не шлепаться в воду.
Когда кольцо огня стало смыкаться, Пиппа, не теряя времени, занялась спасением малышей. И хотя пламя было еще далеко, маленькие гепарды старались удрать побыстрее и со страху попадали в воду, позабыв все свои безукоризненные прыжки. Потом они выкарабкались кое-как на другой берег — и только я их и видела. Мне было интересно наблюдать их отношение к пожару, совсем непохожее на поведение других хищников. В Серенгети львы усаживались так близко к пляшущим языкам огня, что нередко крупные искры подпаливали им шерсть.