— Нет,— сказал Такаси.— Его убил этот витязь.
— Не может быть,— сказал Станчо.— Я бы на тигра с голыми руками не пошел.
— У него был нож.
Станчо завел двигатель, и вездеход поплыл над щебнем.
Все еще обедали, и никто не вышел к вездеходу.
— Не спеши,— сказал Такаси, поняв, что Станчо хочет поднять весь лагерь.— Давай лучше отнесем его в госпиталь к Соломко.
Они положили человека на койку в госпитале, который никому еще, к счастью, не понадобился. Станчо понесся в столовую, а Такаси снял куртку и рубашку.
— Вы, надеюсь, не ядовиты? — спросил Такаси у человека.
Тот дышал слабо, но ровно.
В палатку ворвалась Соломко. Это была статная женщина с крупным невыразительным лицом, за которым, как за греческой маской, бушевали страсти. Всю жизнь Анита Соломко мечтала стать археологом, но рассудила, что сможет принести больше пользы человечеству, став врачом. С тех пор в течение многих лет разрывалась между любовью и долгом.
Станчо объяснил ей все по дороге, и она, разумеется, ничего не поняла, потому что и сам Станчо ничего не понял.
— Где больной? — спросила она с порога.
Лицо Соломко было освещено радостным внутренним светом. Ее длительный медицинский простой закончился.
— У меня царапина, Анита,— поспешил Такаси с ответом.
— Они убили тигра,— вмешался Станчо.— И, по-моему, голыми руками.
— Что! — воскликнула Анита и рванулась к медицинскому шкафчику, но взгляд ее упал на человека на койке.
— Так,— сказала она осуждающе. Прибежали Круминьш и Наташа с Кирочкой.
И тут человек пришел в себя. Он открыл глаза и сразу же зажмурился.
— Убавьте свет,— сказала Соломко.
Человек вновь открыл глаза и тихо сказал что-то.
Они боялись истерики, попытки убежать, насторожились, а человек говорил и вдруг замолчал, увидев Наташу.
Путешествие, столь долгое и трудное, закончилось чудесным образом. Он нашел Верхних людей.
Он увидел Геру Спел. Изменившуюся, правда, загорелую, смуглую, встревоженную.
Гера Спел сказала что-то на непонятном языке Верхних людей и посмотрела на черноглазого богатыря с могучими руками.
Крони ощутил печаль.
Не настоящая Гера Спел, другая, Верхняя пришла сюда из-за того мужчины, который принес Крони, и беспокоилась из-за его раны...
А так как никто из присутствующих не знал Геру Спел и не мог понять мыслей Крони, то все решили, что он устал.
Соломко оставила только Станчо Кирова, чтобы он помог ей раздеть, обмыть и уложить пациента, а остальных выгнала. И они покорно ушли, потому что после первого шока наступило время думать. На пустой планете, где двести лет назад умер последний человек, обнаружился мужчина, изможденный, но вполне реальный. Этого быть не могло. Тем важнее было понять, почему это случилось.
Крони уже заснул, облепленный пластырем и отмытый до неузнаваемости, заснул между двумя белыми простынями, такими тонкими и нежными, что любой Директор отдал бы за кусок этой материи половину своих богатств, а в столовой отчаянно спорили археологи и прилетевшие к вечеру следопыты.
Было уже темно, облака улеглись на вершинах гор, когда сошлись на рабочей гипотезе: на планете еще скрываются люди. Их немного, они таятся где-то в пещерах или в горах. У них нет ни городов, ни крупных поселений — иначе бы их заметили. Гипотеза не объясняла башмаков и куртки человека из грубой, но сотканной явно на станке материи. Гипотеза не объясняла многого, но лучшей не нашлось.
А ночью Гюнтеру Янцу пришлось подвергнуться сложной и неприятной операции, которую провела Анита Соломко. Гюнтеру сделали пункцию головного мозга. Раньше Аните не приходилось делать такой операции в полевых условиях; и через полгода отчет о ней в «Вестнике хирургии» совпадет с публикацией статьи археолога А. Соломко в «Вопросах космоархеологии», которая будет называться «Некоторые закономерности эволюции лощеной керамики в 5—8 слоях Верхнего города». И это будет счастливый день для Аниты.
Обработанный экстракт мозгового вещества Гюнтера был той же ночью введен Крони: действие его скажется на третий день.
На третий день Крони проснулся со странным ощущением Знания. Он знал что-то неуловимое с первых мгновений, но реальное и значительное. Он подумал сначала, нежась под чистой простыней, что он хорошо выспался. Перестук капель воды по оранжевой крыше означает, что идет дождь, а не лопнула ржавая труба.
В госпитальный отсек заглянула Анита Соломко и сказала:
— Доброе утро, Крони.
— Здравствуйте, Анита,— ответил Крони.— Пора вставать?
— Можете понежиться, Крони,— улыбнулась Анита.— Но завтракать будете в столовой.
И Анита поспешила наружу, где ходил, мучаясь головной болью, Гюнтер, заранее решивший, что все его мучения оказались напрасными. Анита выдержала паузу. Перед тем как обратиться к Гюнтеру, она попыталась подавить в себе тягучее чувство нежности к этому грузному немолодому человеку. Анита сосчитала до двадцати и сказала:
— Гюнтер. Он проснулся. Спросил, пора ли вставать.
— Да? — сказал Гюнтер.— Тогда я пойду завтракать.
— Выпей сначала вот это. От головной боли.
Гюнтер протянул ладонь, тронутый догадливостью Соломко.